Как мы вчера на улице все вместе ели снег, никто не видел. Но - всё равно:  с утра у Раи покраснело горло, и гулять сегодня с нами Раю тётя Лида не пустила. И непонятно! Снег ели поровну, а покраснело только у неё. И почему?..

И мы пошли гулять без Раи. Сначала просто, шли и шли; вертели головами. Заглянули в попавшийся на глаза колодец. Но взявшаяся непонятно откуда наша соседка тётя Валя от колодца нас отогнала. И мы с Галей, чтобы что-то поделать, принялись кататься на ногах по раскатанной большими мальчишками ледяной дорожке. Потом поглазели на проезжавший мимо трактор. А когда тот свернул за угол, и смотреть стало совсем уже не на что, задрали головы и принялись смотреть в небо.

Небо было синим. Посреди его желтело солнце, и поначалу и на моей, и на Галиной стороне всё было одинаково, одинаково! Но затем через половину Гали пролетела большущая ворона! Галя захлопала в ладоши, закричала «Ура!..» А я!.. Ещё быстрее закрутила головой, но кроме похожего на клочок белой ваты маленького облачка ничего со своей стороны не нашла.

…С моей стороны не пролетают даже нечаянные воробьи! А когда вдруг над нами просвистела стая голубей, Галя снова сказала, что голуби тоже её!

Никакие они не её! Я даже показала пальцем, откуда они пролетели!..- и тут мы обе увидели самолётик! Маленький, серебристый! Как букашка, ползёт, а позади белый хвост.

Но он тоже не долго. До верхушки неба долез и пропал.

Пушистый хвост растаял. И снова над нами было только солнце, и только небо с такой малюсенькой тучкой на нём, что ссориться из-за неё даже и не хотелось. Но она, такая необидная и неинтересная вначале, так быстро росла!

Следом прискочил ветер! Сначала несильный и просто толкался. Затем разошёлся! Принялся налетать, лезть в рукава! Кидаться в лицо снегом,  что есть мочи раздувать нам щёки! А когда мы, пятясь задом, до нашего дома всё же дошли и ветер понял, что от ручки сенной двери ему меня уже не оторвать, он так с разбега дунул в спину Гале, что та только ойкнула! За секунду добежала до магазина и пропала за его углом.

Дома, прямо у порога, меня встретила мама. Спросила, откуда я такая всклокоченная, и кто это за мной гнался, а я ответила, что не гнался никто. Узел платка на ухе – это от ветра. И сам я никакая не загнанная, а просто немножечко вспотела.

- Всё ясно, - успокоилась мама, и принялась меня раздевать, а я ей – рассказывать, как хорошо я умею ходить вперёд задом! Как мы с Галей шли, а ветер долезал нам до самого живота! И какой уже большой сугробище у нас в сенях.

- Какой ужас! – сказала мама и тут же затолкала меня на нашу печь, чтобы я сидела и своими зубами стучала уже там.

Сидеть на печке всегда лучше лёжа. И я, покуда не согрелась, и лежала.  Где-то тикали «ходики». Урча, как маленький трактор, спала на кровати кошка. А я ловила руками свой скачущий подбородок и слушала, как за столом внизу, уже давно учит стихотворение Саша.  

«Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя!..» - в который уже раз начинает он. Затем заглядывает в книжку и начинает сначала.

Становится даже немножечко скучно. Становится скучно и маме. И она, прежде, чем заучивать, просит Сашу хоть раз прочесть стихотворение до конца.

 Саша возразил, что ему так лучше! А когда мама кому-то посоветовала поменьше разговаривать, а побольше учить, у него внезапно пересохло в горле, и мы пошли с ним  на кухню! Саша ногами по полу, а я по печке на четвереньках, чтобы из-за трубы посмотреть, как он будет свою воду пить.

Сверху так всё видно! На животе себе лежишь, ни у кого под ногами не путаешься, а тебе всё видно всё равно! Вон – вёдра на лавке. Вон – стол. Отодвинув заслонку, переставляет что-то ухватом в печи мама. Меня увидела, заулыбалась, а я, было, заулыбалась ей! Но взглянув нечаянно на висящую почти у самого моего носа лампочку, замотав головой, крепко-накрепко тотчас зажмуриваюсь, пячусь назад! А когда, повалявшись на спине, начинаю видеть снова, передо мной уже не лампочка, а просто потолок.

На потолке между досками щели. Но что за ними, и почему оттуда ничего не сыплется, даже когда я стукаюсь о потолок головой – непонятно! И я с печки свешиваюсь, и шёпотом спрашиваю у Саши, нет ли у него какой-нибудь такой линейки, чтобы хоть немножко потолок расковырять, потому что палец меж досками у меня не лезет.

Саша ответил, что тут нужно не линейкой, а у него для этого есть отличный гвоздь!.. Но любопытной маме на кухне интереснее было про другое! И она немедленно и громко поинтересовалась, а что же всё-таки было в стихотворении дальше?

- В каком? – думая про гвоздь, чуть было не спросил Саша. Но быстренько всё вспомнив, ответил, что ничего интересного там дальше и нет. Но мама настаивала, и Саша, взяв учебник в руки, прочёл стихотворение до конца.

Буря в Сашином стихотворении выла. А когда выть надоедало, принималась, «как дитя» плакать! И была такая непонятная, что одному мальчику от неё стало даже страшно. Но выпив с бабушкой по кружке чая и послушав её сказку про царевну, мальчик всё же успокоился, и у них всё стало хорошо.

…И интересно, наш ветер за окном - буря? Так завывает, так швыряется в стёкла снегом! И если не буря, то что тогда нужно, чтобы он ею стал?

И я уже открыла рот, чтобы про всё это у Саши узнать!  Но мама вдруг меня спросила, а не могла бы я, пока Саша учит стихотворение, немножко помолчать и спокойно посидеть? Я сказала, что смогла бы! Что – смогу! А чтобы мама не сомневалась, тут же улеглась на печке на живот! Сложила под подбородком руки и, от Саши отвернувшись, уставилась за окно.   

За окном был ветер и снег и такое творилось! Кувыркаясь, пролетела во всю ширину развёрнутая газета! Шмякнувшись с разгона о забор, к нему прилипла, и уже хотела потихоньку уползти! Но её увидели, и ветер прижал газету к штакетинам снова! На неё только: «У!..» - а газета: «Ой!..» - и как задрожит! Как своими уголками затрещит! А лишь ветер от неё немножко отвернулся, спрыгнула на снег, поскакала и притаилась за углом.

Горбясь и пряча лицо, торопливо прошагал дяденька! Воротник поднял, идёт! А ветер: «Ага-а-а!..» - И так его в спину толкнул, что дяденька уши свои отпустил и побежал! Руками машет! А ветер его толкает и толкает, и остановиться не даёт.

Крадучись пробежала собака, но ветер заметил и её! Тут же принялся откручивать собаке хвост! А когда та, прижав его к себе покрепче, хвост не отдала и убежала, собрал с дороги солому, поднял вверх, и куда-то там её дел.

«Буря мглою небо кроет… - декламирует Саша. – Вихри снежные крутя…»

- Нет, наш ветер совсем не буря,- вглядываясь за окно, успокаивает меня мама. – Просто небольшая метель! Но где же так долго пропадает наш папа?..

Как будто не знает, что папа с утра уехал по делам! Да он, наверное, уже и приехал, а сейчас просто идёт с дороги!

- Ты так думаешь? – несмело обрадовалась мама. А я ответила, что – да! Я думаю! Деться папа никуда не может, ведь он у нас ещё ни одного разочка не пропал! И мама тут же успокаивается, и беспокоиться перестаёт.

А за окном уже темнеет. Далеко-далеко на ферме зажглась электрическая лампочка: как звезда. И кто её увидит, уже ни в какую метель не заблудится ни за что.      

…Вот только долго смотреть на такие лампочки ни в коем случае нельзя. От них так устают глаза, что, как пришёл папа, я уже не видела, а только слышала ушами.

«Слава Богу!..», - сказала мама. А папа – что мама беспокоится зря, случиться с ним ничего не может. Пусть лучше расскажет ему, как тут наши дети? Сашу он видит, а где его дочь Таня?  Мама сказала, что я на печи и, наверное, уже сплю.

Только я не сплю, я просто притаилась и всё слышу! И уже хотела вскочить и пощупать ладошками папины холодные щёки! Но тут на всю на меня навалилась такая тяжеленная тяжесть, что не придавленными остались только уши. И я лежу и слушаю как папа моет руки, как мама наливает ему суп…  Как всё учит и учит своё стихотворение Саша. Как кошка залезла на печку и легла на мою ногу. Как разговаривают папа и мама… Потому что если поддаться и всё же уснуть, самое интересное из их разговора обязательно пропустишь и уже никогда-никогда не услышишь…

Александр Петербургский