Мы с и Галей к нашему месту ещё только подходили, а Рая там уже была. Ко всем спиной обиженной сидела, и мы уже было решили, что она на нас!.. Но тут Рая обернулась, и мы с Галей увидели…

…Интересно, чем отмываются веснушки? И отмываются ли они вообще? Потому что когда Рая наконец-то к нам передом пересела, и лоб её, и щёки, и даже насупленный нос - были в них. Будто золотистым пшеном её кто-то обсыпал, и стала Рая уже не Раей, а солнышком, только с грустным-прегрустным лицом. Вон, и шее, и на руках…

С мылом она умывалась уже два раза. Только от умывания веснушкам стало как будто бы даже и лучше. А чем попробовать ещё – Рая не знает.   

Я сказала, что можно ещё керосином, нашего Сашу только им иногда и отмывают! Но керосином Рая не хочет, ей от керосина пахнет. А одеколоном она пробовала, ни одна веснушка так и смылась.

Раю жалко, жить с веснушками трудно. Но только пусть она не думает… играть мы с ней будем даже и с такой!.. И никакие куры на ней не сидели, пусть она не слушает!.. А если кто-то будет дразнить её конопатой, тот сам чучело огородное и балбес.

 Лучше пусть она быстренько скажет, кто быстрее: голуби или воробьи? Сама я думала, что голуби.  Рая считала, что воробьи. А Галя вдруг заявила, что быстрее всех летают дикие утки. Согласиться на уток ни я, ни Рая не могли никак, и мы между собой даже немножечко поспорили! И у нас получилось, что быстрее всех всё же ласточки.

Правда, сейчас их нет, сейчас им ещё рано, зато у нас полно синичек, и можно было бы поспорить и о них. Но говорить о птичках больше не хотелось. И мы целую минуту просто сидели, просто болтали ногами, пока Галя ехидно не заметила, что у меня загорел нос и даже показала пальцем – где. И я уже к ней повернулась, чтобы ответить, что и она!.. И у неё!.. Но тут  взлетел на забор и так закукарекал наш петух, что пришлось сначала выслушать его! Затем весёлое «Кар!..» сказала с дерева ворона,  мы уже решили, что она это нам!..  А когда подняли головы - оказалось, что она на нас даже и не смотрела. А просто синел за речкой лес. Пахла деревом нагретая скамейка. А вокруг, уже который день, была весна.   

Весну любят все. Весной сколько хочешь можно гулять. Бродить по лужам, устраивать запруды! Не пропускайте только время обеда. И если вечером вас и поругают, то не за то, что вас непонятно где так долго носило! А всего лишь за свою обувку, которую вы непонятно как, но всё же умудрились промочить в первой же встреченной на улице луже. Да и то не сильно. Потому что же – вода…  А в этом весной никто как будто даже и не виноват.     

Весной все дружно отбиваются от рук! Докричаться до кого-то с улицы становится просто невозможно! Весной появляется столько мест, куда обязательно нужно попасть, что папа и мама даже считают, что дай нам с Сашей волю, домой бы мы не заявлялись даже на ночь.

И интересно, где бы я тогда спала? Ночью у нас только кошка… Зимой спит «как люди», по ночам. Зато весной днём выспится, а в ночь с подружками гулять! Рассядутся кругом, лица сердитые сделают, и «Мяу…» своё начинают! Орут, орут! И вместе, и по очереди, и кто из них громче! Просто концерт какой-то кошачьей самодеятельности! А только, кто лучше, договориться так и не смогут! И как только друг на друга зафырчат, как «Пф-ф!..» друг другу скажут! Будто ошпаренные кипятком, как расскочатся! А к ночи снова соскучатся и опять…

В саду почернели кусты и деревья. Оттаяло и сразу же нашлось моё синее ведёрко!

А вчера из-под сугроба у сарая выбежал ручеёк. Выбежал, а куда ему – не знает! Как щенок тычется! Побежит – встанет! Побежит – встанет! И если ненадолго перестать кричать, слышно даже, как ручеёк тихонечко звенит.

Незаметно-незаметно залило водой овраг. По ночам вода в нём ещё замерзает. Но днём растаивает снова, и вставать на снег, что блином лежит поверх воды, уже нельзя. Можно только тыкать в него палкой, и там такая глубина!..

Потемнела подтаявшая дорога, то тут, то там на ней уже вода. Весна кругом, наверное, уже неделю, но в резиновых сапогах на улицу мне всё равно ещё нельзя. Некоторым взрослым девочкам можно, им разрешают, а мне!.. Мама считает, что мне в резиновых сапогах ещё рано. Что я в них обязательно замёрзну. А если ещё и заболею, то, тогда уже точно, всю весну мимо себя пропущу.

А если не заболею, а если не пропущу?!. И как мне быть, если кто-то вовсю уже ногами измеряет каждую залитую водой ямку? Лужи не обходит, а шагает прямо через них? И так сверкает сапогами, что от их блеска можно запросто ослепнуть? Но мама со мной даже не спорит, а предлагает надеть на валенки калоши и до прихода настоящей весны ходить пока в них.

И папа с мамой тоже согласен! Считает, что без сапог прожить очень даже и можно! Нужно только набраться терпения, как-то дожить до лета, и тогда вопрос сам собой отпадёт.

Папе легко! А если у кого-то терпения такого нет? Если на улицу можно пока только в пальто, и даже грачи до нас, и те ещё не долетели? И если весна у нас ещё такая ранняя, что по ночам мороз, то тогда это лето, оно ещё когда?..

- Когда?.. – переспросил папа. И, оглядевшись, указал на торчащий у сарая почернелый сугроб: как только он растает, так тут же лето и придёт.

Сказал и ушёл. А мы – Галя, Рая и я – тут же принялись думать, что же нам теперь с сугробом этим делать. Потому что если ждать, когда сугроб растает сам, то лета не будет до осени, такой он ещё крепкий и большой.

Был бы у нас чайник, можно было полить его кипятком. Сугроб растаял бы сразу, но такого большого чайника у нас сейчас с собой и нет! Нет даже и маленького, и мы решили сугроб разломать. Попинали его ногами. Втроём попрыгали по его верху. Но сугроб не поддавался. А когда я сбегала за лопатой, и мы проковыряли дырочку в его боку, оказалось, что внутри него уже вовсе даже и не снег, а какая-то большущая ледышка! А раз так, то лета мы можем не увидеть уже никогда.

Сама собой тает лишь наша снежная баба. Лица её уже почти не видно, тазик на голове  опустился чуть не до плеч. И скоро это будет не баба, а какой-то с граблями и автоматом на верёвочке снежный гриб.  

Перед бабой уже даже лужа! С высунутыми языками в ней, как в зеркале, отражаемся мы! За нами небо, облака…

На длинном шесте наш скворечник! Скворцов там нет, им ещё рано, и сейчас туда толпой налезли воробьи! Как будто это им какой-то воробьинник! Суетятся, кричат, солому старую из него выбрасывают, и, похоже, собираются в нём жить! А домик не для них, и мы стали кричать, стучать по жердине палкой! А они всё равно!.. Будто не слышат, и кричим как будто мы не им.

«Саша…» - ножичком на стенке сарая когда-то давно  вырезал Саша. Слово «Таня…» и цветочек  увеличительным стеклом он выжег уже потом. И сейчас прямо на наших глазах из щели рядом с цветочком вылезла большущая муха! Наверное, спала, а солнышко пригрело, и ей подумалось, что уже лето!

- Какая красота! – сказал кто-то за нашими спинами. Это шла мимо Раина мама, а тут такая муха!.. Красивая, вся в волосках! Никто ещё не вылез, а она!.. Сидит, не улетает! Хоботком с нашлёпкой шевелит! Передними лапками потёрла голову, умыла лицо! Задними – и вверх, и вниз, и вбок – прозрачные крылышки расправила! Хоботком с нашлёпкой шевелит, кушать, наверное, хочет.

 – Какая красота! – в последний раз взглянув на муху, повторила тётя Валя, и они с Раей заспешили на обед.

Все ушли! Вспомнив, что её тоже ждут, отправилась обедать и Галя! Остались только муха и я! И тут к нам подошёл папа и громко спросил: - А кто это хочет кушать так же сильно, как и он?

Я сказала, что – я! Но пусть только папа потише, у меня муха!..

- Где? – тут же заинтересовался папа. Но муха папу почему-то застеснялась и уже снова улезла в щель.

- Пойдём? – сказал папа, когда муха скрылась уже вся до конца. И мы с ним пошли в дом, потому что на улице стало пусто, и делать пока  было нечего всё равно. 

Александр Петербургский