Наталья Сафронова живёт и трудится в Тольятти, пишет стихи, сказки, рассказы и пьесы.
Сотрудничает с литературным журналом "Город. Автор книги стихов "Бабья сказка" и книг прозы "Близнецы" и "Девичник". Член Союза Российских писателей.

Нашей редакции Наталья предложила три волшебные истории о девочке Вике. Надеемся, что знакомство с Викой будет интересно юным читателям. Ведь Виктория очень наблюдательная и любознательная, ведёт личный дневник,  умеет дружить, любит животных, а главное - она сочиняет сказки…

                                                                                                                                Климке

1

КОРОЛЕВА КОШЕК

                                                                                                                             

     Наша учительница Екатерина Алексеевна объяснила нам, как нужно вести дневник. Не тот, где оценки и домашние задания. А другой, какой писали великие люди.  Екатерина Алексеевна сказала, что по нашим дневникам потомки смогут узнать, как мы жили, что думали  и какие поступки совершали.  Степка Ложкин поднял руку и сказал, что современные люди общаются в социальных сетях и там  же ведут дневники. И не только потомки, а кто хочет, может прочитать, что они думают.  Но Екатерина Алексеевна ответила, что выставлять свою интимную жизнь на обозрение современников некрасиво.  И вообще, когда она читает то, что выкладывают в социальных сетях и каким языком там пишут, то ей стыдно становится за людей.  Дневник ведут специально для размышлений о себе, сказала Екатерина Алексеевна.  И размышлять гораздо полезнее с ручкой над чистым листом бумаги, добавила она. Все, что пишется за компьютером, слишком впопыхах. Также полезно подкреплять свои мысли высказываниями великих.  Это очень приятно, когда ты понимаешь, что твое мнение совпадает с чьим-то, оставшимся в веках.

На следующий день  все принесли в класс свои дневники и стали друг другу показывать. И Екатерине Алексеевне тоже предлагали почитать. Но она читать не стала, а еще раз напомнила, что не стоит давать кому-либо свой дневник. Ведь это разговор с самим собой.                        

Я решила вести дневник всерьез, записывать в нем каждый прожитый день, подводить ему итог, а потом подкреплять его правильность цитатами из книг. Сначала мне было интересно осмыслять каждый свой день, потом надоедало, и я забрасывала дневник на некоторое время, пока однажды вдруг не заметила, что он волшебный.  Не то чтобы он исполнял каждое мое желание, записанное в него, но все-таки обычной тетрадкой он точно не был. Что-то он изменял в моей жизни и непременно в лучшую сторону.  Я даже рассказала об этом Екатерине Алексеевне.

- В каком смысле волшебный? – удивилась она.

-  Понимаете, я скучаю по дневнику… то есть мне хочется делать записи, - с трудом подбирала я слова. - А когда пишу, как будто переосмысливаю то, что произошло.

- И перечитываешь, правда? - обрадовалась Екатерина Алексеевна. – Все это возможно только с тетрадью, но ни в коем случае не с компьютером.  Техника, даже самая совершенная, не сможет заменить строчки, написанные твоей рукой. Твой почерк, который меняется в зависимости от настроения. Ты можешь взять свою тетрадь куда угодно,  и она нисколько не  обременит тебя.  Это и в самом деле чудо! Я рада, что ты это поняла.

Я была согласна с учительницей, хотя имела ввиду нечто другое, но не сумела ей сказать.  И все-таки то, что происходило, было подвластно только этой волшебной тетради, а ни в коем случае не компьютеру. Например, я записала в дневнике:

«Степка Ложкин, конечно, классный пацан. Но нисколечко, ни капельки и даже ни чуточки мне не нравится. Так что пусть не воображает». На следующий день  Екатерина Алексеевна посадила Степку за парту вместе со мной, а после уроков он спросил меня:

- Вика, ты любишь медведей? Пойдем в цирк. Там все второе отделение медведи.

- Я как раз мечтаю стать дрессировщицей, - согласилась я. – Я только домой за деньгами забегу.

- Это необязательно, - снисходительно заметил Степка. – У меня там тетя билетером работает.

Ну, разве это не волшебство? Ведь тут главное даже не медведи, хотя я их обожаю, конечно. Главное, что Степка за все пять лет в школе на меня даже ни разу не посмотрел, и вдруг сразу и цирк, и медведи. А потом нам его тетя еще и мороженое купила. Подошла к нам и сказала:

- Степа, поухаживай за девушкой, угости ее мороженым. – И протянула Степке два стаканчика мороженого. И Степка дал один мне, и мы на втором отделении ели мороженое, хотя от медведей так трудно было оторвать взгляд, что мы забывали про него, и в конце концов оно растаяло,  и мы все обляпались.  Было очень смешно сидеть в зрительном зале с липкими руками и перепачканными ртами, и это еще больше добавляло нам хорошего настроения. А когда мишка на сцене отплясывал цыганочку, Степка, сидя в зрительном зале, так поводил плечами и кричал «Опа!», что зрители стали смотреть только на него. Когда мишка вышел на поклон, Степка тоже встал и поклонился, и все засмеялись и похлопали ему тоже. А Степина тетя потом сказала, что он ее опозорил и что она все расскажет Степиной маме.  Мы попрощались со Степиной тетей, и я сказала Степке:

- На самом деле все было суперски!  А у меня дома тоже медведи, целых десять. Только плюшевых. Коллекция.

Да, вот так удивительно все совпало: и Степка, и мишки, и мороженое. Он стал иногда заходить ко мне в гости то посмотреть на мишек, то спросить уроки, как будто нельзя спросить по телефону, смешной такой. Но по телефону ведь особо не поболтаешь, а так мама наливала нам на кухне чай, мы ели конфеты и разговаривали. Однажды я вышла из кухни, чтобы подойти к телефону, а когда вернулась, Степка сидел с сияющим лицом, разрисованным конфетами. Мы смеялись, как сумасшедшие. Мама услышала наш дикий хохот и зашла узнать, что случилось. Я как раз дорисовывала себе усы. Я сказала, заикаясь от смеха:

- Мама, ты не волнуйся, конфеты не пропадут зря. Мы все съедим, вот так примерно. – И я начала облизывать языком губы, высовывала его как можно дальше, чтобы слизать побольше. И Степка тоже повторял за мной этот трюк, стараясь слизать конфеты с подбородка.

- Давай, у кого язык длиннее, - сказал он.

- Идите умывайтесь, - улыбнулась мама и подтолкнула нас в ванную. Нашего бурного веселья она не разделила, и сразу стало не так уж смешно.

 Но дружба со Степкой еще не все волшебство, которое подарил мне мой дневник, хотя, возможно, и самое важное. Потому что со Степкой легко и интересно, и он все-таки классный, и он самый главный друг в моей жизни. Однажды я написала в дневнике:

«Все-таки жалко, что я стала совсем взрослой и все сказки закончились. Хотя не очень-то и жалко…  Это здорово, что я выросла и не трачу время на такие глупости, как сказки! Ну их, эти сказки! Сплошные враки, конечно!  Если бы я была президентом или каким-нибудь там министром, я бы издала указ, чтобы детям не морочили головы сказками, и они бы тогда вырастали гораздо быстрее!»  После этого я сняла с книжной полки над моей кроватью все сказки и переложила их в мамин шкаф. Что поставить на место сказок, я пока не решила.

- Пусть постоят пустыми, жизнь все расставит на свои места, - подумала я.  То есть я читала и взрослые книги, «Дубровского», например, или «Три мушкетера», но любимыми до недавнего времени были все-таки сказки. Не про курочку-рябу, конечно, но все-таки в октябре у нас в классе будет осенний бал и мы иногда идем после школы домой вместе со Степкой, понятно, что в этом нет ничего такого, но все-таки… Все-таки я сказки убрала в мамин шкаф, а полка сиротливо пустовала.

Но однажды, дня через два или три после того, как я решила, что стала совсем взрослой  и проделала всю эту нехитрую процедуру с атрибутами моего детства, мы возвращались со Степкой из школы и рядом с моим подъездом увидели кресло-качалку. Там была еще какая-то мебель, я на нее не обратила внимания.  А я всегда мечтала о кресле-качалке, а у меня его никогда не было.  И я, недолго думая, уселась в кресло, а Степка стал меня раскачивать. И мы смеялись, как сумасшедшие, и Степка раскачивал меня все сильнее и сильнее, и, в конце концов, он раскачал меня так сильно, что я вылетела из кресла к самой двери подъезда. Степка продолжал смеяться, все никак не мог остановиться, я поднялась с разбитых коленок, тоже продолжая улыбаться по инерции, хотя из глаз брызнули слезы, взмахнула руками, показывая, как я летела и прокомментировала:

- Полеты во сне и наяву!

- Сальто-мортале! – подхватил Степка,  а потом снисходительно добавил,  – А ты классная девчонка, не ревешь!

- Еще чего! Из-за такой ерунды?! – в тон ему ответила я, хотя в дырах разорванных колготок сочилась кровь.

В этот самый момент из подъезда вышла какая-то незнакомая бабулька, взяла кресло и легко внесла его в дом. То есть кресло было очень даже тяжелым, а бабулька очень даже дряхлой с виду, по моему мнению, такое кресло легко мог поднять только штангист какой-нибудь или борец сумо, например. Но уж никак не ветхая старушка. Причем, что странно, Степка не придал этому происшествию никакого  значения, а я придала очень даже большое. После этого я стала приглядываться к своей соседке, потому что эта удивительная  старушка стала, разумеется, нашей новой соседкой и частенько приглашала нас с мамой на чай. А с другими соседями она порой даже забывала поздороваться.

У меня не вызывало особой гордости то, что бабулька оказывает нам с мамой явное предпочтение перед соседями, вряд ли у нее были для этого особенные причины.  А вот сама она была необычной старушкой.  У нее был восхитительный чай, который она наливала в необыкновенной красоты чашки, и хотелось пить этот чай,  не торопясь, с удовольствием покачиваясь в кресле-качалке, которое неизменно уступали мне, даже не выслушивая никаких возражений. Бабушка, а она в эти минуты становилась именно бабушкой, горделивой, доброй и строгой, а не шныряющей мимо тебя чудаковатой старушкой, вела с нами светские беседы, расспрашивала о нашей жизни и отвечала на вопросы.

- А почему вы так разительно меняетесь во время наших чаепитий, бабушка? В смысле, удивительно хорошеете? – спрашивала я ее.

- Это называется гостеприимство, детка, - улыбалась бабушка. – Когда ко мне приходят гости, я забываю о своих делах, чтобы уделить им внимание.

- А разве у вас много дел? – удивлялась я. – Вы же не работаете и не учитесь.

- То есть,  как это не работаю и не учусь? – изумилась старушка в ответ. – Очень даже работаю и учусь. Я, если хочешь знать, первая труженица и первая ученица.

- Где ученица? – потрясенно спросила я.

- Человек учится всю жизнь, если у него есть такая потребность, - строго ответила мне мама. – А теперь пойдем, не будем мешать Елизавете Макаровне.

Забыла сказать, что я любила бывать в гостях у Елизаветы Макаровны не только из-за чая и кресла-качалки.  Самым чудесным в ее квартире были кошки. Кошек было штук  пятнадцать или семнадцать. Я так и не сумела их сосчитать, потому что даже если они спали или умывались, лениво разлегшись на мягких диванах, как только я принималась их пересчитывать, тут же начинали такую беготню, что моментально все перепутывались. Бабушка же знала их всех по именам и характерам.  Однако когда я ее спрашивала, сколько же у нее кошек, снижала голос до шепота и называла цифру так невнятно, что я слышала только «…цать». А если переспрашивала, Елизавета Макаровна обижалась.  Мне хотелось взять с собой домой котеночка поиграть, особенно рыжего, но мама была против, боялась, что дома будет везде валяться кошачья шерсть. Хотя в квартире старушки была стерильная чистота, даже под солнечными лучами не появлялось ни пылинки. Наверное, она каждый час вытирает пыль за своими кошками, думала я.

Каково же было мое удивление, когда однажды я пришла из школы и дома меня встретили все ее пятнадцать или семнадцать кошек.

- Ух, ты! – обрадовалась я. – Как же вас отпустили ко мне в гости?

- Возмутительное  самомнение, - проворчала одна из них. – Вообще-то это ты забрела в гости к нам. Но мы тебе рады.

- Я к вам? – недоумевала я. И вдруг заметила, что комната начала неуловимо и быстро меняться. Диваны и столы стали большими, ковер на полу – огромным, как футбольное поле, а люстра на потолке – высокой, как солнце. Ой-ой-ой, испугалась я, это что же такое происходит?  Несмотря ни на какие удивительные превращения, сознание мое оставалось ясным и четким.

- Викуся, поиграем в футбол? – звонко промурлыкал мне рыжий  котенок. -  Ты – нападающий!

И я увидела, как большой мягкий шар катится мне навстречу, я с удовольствием пнула по нему лапой, и гоняла его по футбольному полю с другими кошками до тех пор, пока он не распустился длинной запутанной ниткой, и тут нам, наконец, надоел футбол. Все кошки улеглись на футбольном поле, пушистом и мягком, как ковер, и принялись умываться. Они вытягивали лапу, растопыривали пальцы и облизывали их розовыми язычками. И я тоже вытянула лапу и принялась наващивать каждый пальчик языком. Комнату наполнило сосредоточенное урчание.

Когда я закончила умываться, то увидела, что  лежу на ковре в пустой комнате, кругом жуткий кавардак, мамин джемпер, который она набрала на круговые спицы, распущен, и спутанные нитки разбросаны по ковру.

Я была потрясена. Я могла бы подумать, что мне все это приснилось, если бы не мамин джемпер, варварски распущенный на нитки,  и не кошачья шерсть, летающая по всей комнате. Может быть, я и сейчас еще сплю?  Как же мне проснуться? В это время в двери повернулся ключ, и вошла мама. Сначала она ахнула, а потом увидела, что я плачу, обняла меня и сказала:

- Ребенок ты мой! Все-таки не удержалась и на прощание притащила к себе поиграть  кошек Елизаветы Макаровны? Ну, конечно, жалко расставаться с этой милой чудаковатой старушкой и ее питомцами. А я-то удивилась, что ты не провожаешь ее.

- А где она? – быстро спросила я, мои слезы мгновенно высохли.

- Складывает в машину корзинки со своими кошками. Переезжает куда-то… она сказала, я не разобрала…

Через минуту я была уже внизу, но увидела только отъезжающий грузовик, со стороны пассажирского сиденья которого выглянула рыжая кошачья мордочка и промурлыкала:

- До свидания, Викуся! Не скучай!

И тут я вдруг отчетливо вспомнила, что сегодня я была кошкой.  Я хорошо помнила необыкновенную легкость и гибкость тела, и великолепные прыжки, и точные удары по мячу. До этого я в жизни не ощущала ничего подобного, ведь по физкультуре у меня была троечка с сильной натяжкой. Если бы  я сама была строгим учителем, я бы обязательно поставила себе двойку.

После этого приключения я стала относиться к дневнику с великим почтением и даже некоторым страхом. Я подходила к нему с большой опаской, дотрагивалась до обложки, вздыхала и откладывала тетрадь в сторону. И даже запирала в верхний ящик стола. Но писать тянуло неудержимо. Хотелось просто взять ручку, склониться над чистым листом и писать. Все так, как говорила Екатерина Алексеевна. Хотелось поразмыслить и понять, что же произошло.  Я осторожно взяла ручку и начала писать,  стараясь не делать никаких категоричных выводов.  Я обращалась к Дневнику с большой буквы, на ощупь пытаясь понять, что же он хотел сказать мне, познакомив меня с Елизаветой Макаровной и ее необыкновенными кошками. Ну, ведь не на липовую тройку по физкультуре он мне намекал, в самом деле? Я вздохнула и старательно вывела на чистой странице: «Кто такая эта загадочная старушка и куда она уехала? Почему-то мне кажется, что я обязательно увижу ее снова и разгадаю ее тайну. Ведь рыжий котенок сказал мне «До свидания, Викуся!»  Значит, он тоже ждет встречи со мной.  Я готова к самым удивительным приключениям и надеюсь на помощь друга. Потому что настоящая дружба – это самое интересное приключение в жизни».

Потом я открыла мамин книжный шкаф и стала перебирать сказки. Я искала истории про кошек, заколдованных принцесс и добрых фей, примеряла все это к Елизавете Макаровне так и эдак, но ничто ей не подходило.  Наверное, эту сказку еще никто не записал. А это значит…  Я  на мгновение задумалась…  Это значит, что эту сказку могу написать я сама! И уж, конечно, она будет исключительно правдива, ведь мне предстоит быть ее очевидцем и даже непосредственным участником!

Далее следовало разработать план, где же мне найти своих новых друзей - и как можно скорее.  Ведь им наверняка угрожает опасность.  Раз они так поспешно уехали – значит, они от кого-то убегают. А если они от кого-то убегают – значит, этот кто-то за ними гонится!

Где же мне их искать? Ну, конечно,  в кафе, где же еще? Должны же они подкрепиться и выпить чай! Ведь Елизавету Макаровну без чашки с чаем просто невозможно себе представить!

Я позвонила Степке Ложкину, и мы договорились встретиться в кафе «Приют путника».  Раньше я ни разу не слышала, что у нас в городе есть такое кафе. Но как только открыла справочник, чтобы проверить, сколько кафешек мне придется обежать в поисках Елизаветы Макаровны, то первым оказалось именно заведение под этим странным названием. Причем оно было написано такими большими буквами, что они заслонили названия всех остальных кафе, и я, как ни старалась, больше ни одно прочитать не сумела. Итак, я позвонила Степке и продиктовала ему адрес «Приюта путника», он не стал ничего переспрашивать, а сразу туда помчался. Все-таки Степка – настоящий друг.

Когда я вошла в «Приют путника», Степка был уже там. Он сидел с чашкой чая напротив Елизаветы Макаровны в окружении кошек, причем рядом с каждой кошкой тоже стояла чашка с… я надеялась, что все-таки с молоком, но ничего подобного… рядом с каждой кошкой стояла именно чашка с чаем, и они брали ее лапкой и с удовольствием отпивали чай маленькими глоточками. Интеллигентно так, никто громко не прихлебывал, не обжигался и не обливался. И только рыжий котенок пил чай из блюдца, аккуратно держа его двумя лапками с растопыренными пальчиками.

- Здравствуй, Вика. Присаживайся, - пригласила меня Елизавета Макаровна и налила мне чай в красивую чашку.  Чай был очень вкусный!

- Я раньше не знала в нашем городе кафе «Приют путника», - сказала я, внимательно глядя на Елизавету Макаровну. Она казалась очень спокойной и доброжелательной, как всегда во время наших чаепитий. Я даже оглянулась в поисках кресла-качалки, как вдруг Елизавета Макаровна качнула мой стул так, что спинка его откинулась назад, и он стал ничем иным, как моим любимым креслом-качалкой.

 - Ты найдешь его в каждом городе на пути нашего следования, - приветливо ответила Елизавета Макаровна.  – Потому что надо же нам где-то отдыхать и набираться сил.

- А куда вы держите путь? – полюбопытствовал Степка.

- Что значит - куда? – удивилась Елизавета Макаровна. – Мы его просто держим.

- Что держите? – не понял Степка.

- Путь, - хором ответили кошки, в то время как Елизавета Макаровна обиженно поджала губы.

- Извините, мы вынуждены вас покинуть, - важно кивнула нам со Степкой Елизавета Макаровна. Кошки тут же отставили свои чашки и вышли из-за стола.

- Елизавета Макаровна, - заторопилась я, - можно у вас спросить?..

Но Елизавета Макаровна даже бровью не повела, стояла надменная, как английская королева, смотрела, как кошки выносят из кафе многочисленные  саквояжи, сумки и сумочки.

- Елизавета Макаровна, - крикнула я ей вдогонку, когда она уже взялась за ручку двери, чтобы выйти, - я хочу вам помочь!

- Мы хотим вам помочь! – быстро добавил Степка, и я благодарно взглянула на него.

- Я не возражаю, - слегка обернулась Елизавета Макаровна, - помогайте.

 Когда мы со Степкой выскочили из кафе, их и след простыл.

- Елизавета Макаровна такая обидчивая, - растерянно сказала я. – Никогда не ожидаешь, на что она может обидеться в следующий раз. Она даже не объяснила, что у них случилось, и как мы можем им помочь.

- Давай рассуждать логически, - серьезно сказал Степка. – Что мы про них знаем?

- У Елизаветы Макаровны есть кошки. Их пятнадцать или семнадцать.

- А точнее? – спросил Степка.

- Это неизвестно, их невозможно сосчитать, - пожала я плечами. – Как только я принималась  их пересчитывать, они сразу же начинали бегать с места на место и перепутывались.

- Это первый факт, - нахмурился Степка. – Кошки не хотят, чтобы было известно их точное число.

- Ага, - кивнула я. – Еще они держат путь.

- И это им так трудно дается, - подхватил Степка, - что они вынуждены отдыхать в «Приюте путника» и пить чай. Причем его пьют даже кошки.

- Потому что у Елизаветы Макаровны особенный чай, - пыталась я рассуждать вместе со Степкой, - ты заметил?

- Еще как заметил, - вспомнил Степка, - у меня столько силищи появилось, что я могу свернуть горы!

- Или поднять кресло-качалку, - ахнула я.

- Зачем? – удивился Степка.

- Это я пока не знаю, - ответила я, - но когда мы впервые увидели Елизавету Макаровну, она подняла кресло-качалку и пешком внесла его на шестнадцатый этаж. У нас тогда лифт не работал.

Вечером я снова беседовала со своим Дневником, вернее, с удовольствием описывала нашу встречу с Елизаветой Макаровной в «Приюте путника».  И все-таки это была не просто запись, а беседа на равных. Я словно чувствовала одобрение Дневника, ему все нравилось: и мое решение  написать сказку о Королеве кошек (так я называла Елизавету Макаровну), и желание помочь ей. Но для того, чтобы помочь, нужно ее сначала найти. Она опять исчезла.  Может быть, Екатерина Алексеевна нам подскажет? Я поставила знак вопроса и отправилась спать.  

 На следующий день на перемене мы со Степкой подошли к Екатерине Алексеевне, чтобы посоветоваться.

- Как вы думаете, где могут  спрятаться старушка с многочисленными кошками, если им угрожает опасность? – спросила я учительницу.

- А кошки талантливые? – задумалась она. – Хотя,  что я спрашиваю? Конечно, талантливые. Почему бы вам не поискать их в цирке?

Кошки Елизаветы Макаровны были, безусловно, самыми талантливыми кошками на свете.  Они совершали под куполом цирка  такой немыслимой высоты и сложности прыжки, что зрители сначала замирали от ужаса, а потом ахали от восторга.  Затем кошки продемонстрировали самую восхитительную на свете кошачью выдержку, когда они сворачивались клубочками, а Елизавета Макаровна жонглировала ими, как мячиками, при этом ни одна из кошек не развернулась и не вытянула лапы для сохранения равновесия в полете, настолько они доверяли своей дрессировщице. Следующим номером была пирамида, когда кошки запрыгивали на спины друг другу, причем на спинку самой последней кошке запрыгнул маленький рыжий котенок, он храбро стоял на самой высоте и сиял, как солнышко.  И все им хлопали, и мы со Степкой тоже хлопали, подпрыгивая от восторга и гордости за наших кошек.

И вдруг какой-то огромный дяденька стал громко считать:

- И раз, и два, три, четыре…

А зал подхватил:

- Пять, шесть, семь…

Ведь зрители думали, что он считает, сколько кошки так продержатся, пока пирамида не развалится. А дяденька вдруг сказал:

- Семнадцать… все-таки их семнадцать!

В это время пирамида рассыпалась, и кошки помчались со сцены со всех ног. Но Елизавета Макаровна мужественно вывела их на поклон и сама присела в низком реверансе. Мы со Степкой тут же побежали за кулисы, ведь Степке тетя разрешала заходить за кулисы, и он все здесь знал. Он нашел гримерку Елизаветы Макаровны и постучал. Она открыла дверь, быстро затащила нас внутрь  и заперлась на ключ.

- Присаживайтесь, - пригласила она нас за маленький круглый столик и налила чай. Кошки  тоже пили чай.  Мне хотелось выразить свое восхищение их талантом, но я решила не терять время и спросила самое главное:

- Чем мы можем вам помочь, Елизавета Макаровна?

- Отвлеките как-нибудь Астрашина Коварного, чтобы мы незаметно покинули цирк, - попросила она.

- А он очень коварный?- забеспокоилась я.

- Я думаю, вы убедились в этом на сегодняшнем представлении. Поторопитесь, пожалуйста. Мои девочки в опасности, - взволнованно сказала Елизавета Макаровна.

- Пойдем, - позвал меня Степка. Мы тихонечко выскользнули за дверь, но не прошли и нескольких шагов, как наткнулись на того самого дяденьку с большущим букетом роз.

- Молодые люди, подскажите, пожалуйста, как мне найти  гримерную Королевы кошек? – церемонно попросил он.

- Я видел, как Королева прошла в буфет, пойдемте, мы вас проводим, - позвал Степка.

В буфете стояла длинная очередь за клубничным мороженым. Дяденька оглядывался:

- По-моему, Королевы здесь нет.

- Зато есть клубничное мороженое, - лукаво заметил Степка.

- И бесконечная очередь, - тоскливо посмотрел на счастливчиков, жующих мороженое, дяденька.

- Это пустяки! У меня здесь тетя билетером работает, - обрадовался Степка. – Вам сколько?

- На все! - не устоял дяденька, протягивая ему кошелек. Степка принес поднос, заставленный мороженым, и мы устроились за единственным свободным столиком.

- Не могу удержаться, когда мне предлагают мороженое, - разоткровенничался дяденька. – Это мое единственное слабое место. – И вдруг он подозрительно оглядел наши довольные, перепачканные мороженым лица. - Забудьте об этом, как будто и не слышали.

Мы со Степкой дружно кивнули:

- Мы тоже обожаем мороженое. Но вы тоже забудьте, как будто мы этого не говорили. -

Мы втроем уписывали мороженое за обе щеки.

- Давайте наперегонки, кто больше? – предложил вдруг Степка, заметив, что Астрашин поглядывает на часы.

- Вы, случайно, не знаете, когда Королева кошек покидает здание цирка? – поинтересовался он.

- В конце представления все артисты выходят на поклон, поэтому вы можете вручить ей цветы прямо на арене, - посоветовала я. – Это будет торжественно.

- Удивительная артистка! – восхищенно сказал дяденька. – Настоящий талант. Я не пропустил ни одного ее выступления.

- Вы давно знаете Елизавету Макаровну? – спросила я. – Расскажите нам о ней.

- Давно ли я знаю Королеву? – задумался Астрашин, и взгляд его затуманился воспоминанием. – Я знал ее еще юной красавицей и даже предложил ей руку и сердце.

- Она уже тогда выступала с кошками? – спросил Степка.

- С кошками? С какими кошками? – нахмурился Астрашин. – Ах, да, с кошками! Пойдемте в зрительный зал, иначе я снова опоздаю.

  Однако Елизавета Макаровна с кошками не вышли на заключительный поклон, и Астрашин Коварный  был  так искренне огорчен, что я усомнилась в его коварстве.

- Все моя несчастная страсть… к мороженому, - досадовал дяденька, - но поехали, друзья мои! Скорее вдогонку!

- Куда же мы поедем? – удивились мы со Степкой. – Мы не знаем, где их искать.

- Да не может этого быть! – не поверил нам Астрашин. – Ведь они держат путь! Разве вы этого не знаете?

- Ну, и что? – переглянулись мы со Степкой.

- А то, что только они знают, где находится клад…

- Какой клад? – хором ахнули мы со Степкой.

- Вы что же, ничего не знаете? – недоверчиво спросил нас Астрашин.

- Совсем ничего! – сказал Степка.

- Ну, прямо-таки ничегошеньки, - добавила я, с любопытством глядя на Астрашина Коварного.

- Ну, тогда слушайте, - дяденька вышел вместе с нами из здания цирка и вдруг попросил.  – Давайте еще по мороженому?

- Я думаю, еще одно мороженое сегодня будет лишним, - рассудительно сказал Степка. – У Вики уже охрип голос. Но вы рассказывайте. Давайте присядем вот здесь на скамеечке.

-  Когда-то давно, когда мы с Королевой были еще совсем юными, чуть старше вас, - окинул он нас со Степкой беглым взглядом, - я влюбился в нее и сделал ей предложение. Однако Королева не собиралась замуж за первого встречного.

- Она не любила вас? – посочувствовала я Астрашину.

- Она никого не любила, - сердито ответил дяденька. – Королева заявила на целый мир, что выйдет замуж только за того, кто поможет ей разгадать тайну Завещанного клада.

- Кому завещанного? – переспросил Степка.

- Никому, просто Завещанного. Он так называется, - продолжил Астрашин. – Тот, кто завладеет этим кладом, будет владеть всем миром.  Королева по всему миру собирала по крупицам информацию об этом кладе. Так, например, она узнала, что для того, чтобы завладеть кладом, нужно завести семнадцать кошек и пить три раза в день чай… какого-то редкого сорта… вы, случайно, не знаете, какого?

Мы со Степкой переглянулись и отрицательно покачали головами.

- И каждого, кто поставлял ей информацию о кладе, она убивала, - зловеще закончил Астрашин Коварный.

- А потом она стала известной артисткой, и вы снова влюбились в нее, и мечтаете подарить ей букет роз в знак того, что все ей простили? – пыталась я понять логику поступков Астрашина.

- Ну, примерно так, - устало кивнул он. – И я не успокоюсь, пока не подарю ей этот чертов букет. Вы мне поможете?

- Нам надо подумать, - рассудительно сказал Степка.  – Мы сами найдем вас, когда примем решение.

 Степка подождал, пока я полоскала горло соленой водой, потом подождал, пока мама нальет ему чай, а мне молоко с медом и выйдет из кухни, и спросил:

- Какие факты мы имеем на сегодняшний день?

- Оказывается, это не Астрашин коварный, это коварная Елизавета Макаровна! – выпалила я то, что не давало мне покоя.

- Это не факт, - серьезно ответил Степка. – Факт, что ты завтра будешь лечить горло, а я буду искать Елизавету Макаровну с девочками.

- С какими девочками? – удивилась я. – И, кстати, я уже совершенно здорова!

- Помнишь, Елизавета Макаровна сказала, что ее девочкам угрожает опасность? – спросил Степка. – Значит, у нее есть какие-то девочки. Если до завтра ты выздоровеешь, встретимся в школе. А после уроков вместе отправимся на поиски.

«Мой дорогой Дневник, мне обязательно нужно выздороветь к утру, потому что сказка не может ждать, - записывала я перед сном.  - Королева кошек в опасности! И снова исчезла. Загадка так и не разрешилась.  Астрашин Коварный сильно давил на жалость и этим вызвал недоверие к себе. Но его верность юношеской любви подкупает.  Ему непременно хочется подарить букет Королеве. А мне еще никто никогда не дарил цветы… Но это к сказке не имеет отношения… Завтра мы снова будем искать Королеву кошек, вот только где?  Обязательно спрошу совета у Екатерины Алексеевны, потому что она очень умная и у нее хорошо развиты логика и интуиция. Наверное, взрослые для того и существуют, чтобы давать советы». 

     Я поставила точку и подумала, что когда пишешь, приходят в голову удивительно верные мысли, которые никогда не придут, пока не возьмешь ручку и не начнешь писать. Дневник дает возможность думать, размышлять.  Чувства, если они тебя переполняли, выплеснувшись на бумагу,  успокаиваются, и  мысли перестают бегать по кругу,  выстраиваются в стройную цепочку. Понятно, почему все великие люди вели дневники.

 - Екатерина Алексеевна, где можно найти знаменитую цирковую артистку, если ее нет в цирке? – спросила я учительницу.

- А что еще она любит, кроме цирка? – поинтересовалась Екатерина Алексеевна.

- Мы так мало о ней знаем, - развела я руками.

- Но чай она любит! Это факт! – ответил Степка.

- Тогда поищите ее на Выставке удивительных сортов чая, - посоветовала учительница и улыбнулась мне. – А ты повзрослела, Вика.

- А я? – забеспокоился Степка.

- И ты тоже, - кивнула ему Екатерина Алексеевна. – Взрослению очень способствует чувство ответственности.

И мы со Степкой степенно, как ходят взрослые, отправились на Выставку удивительных сортов чая, где сразу же увидели Елизавету Макаровну с кошками. Вся честная компания шныряла по выставке, открывала подряд все банки с чаем  и совала туда свои любопытные носы. Никто из них не обращал внимания на окрики торговцев, что «кошкам нельзя!»  Наконец, рыжий котенок открыл огромную и очень красивую банку с чаем и громко промурлыкал:

- Нашел!

- Берем! – схватила банку старушка, и вся компания ринулась к выходу. Они даже не заплатили за чай, так торопились.  Королева кошек со своими питомцами выскочила через боковой вход выставочного зала, а в центральный вбежал Астрашин Коварный с розами.

Он увидел нас и подскочил, размахивая букетом:

- Вы видели, какой чай она взяла?

- Не обратили внимания, - ответила я и кивнула на цветы, - а розы у вас заметно увяли.

- Зато шипы свежие, - разозлился Астрашин и побежал к продавцам, надеясь у них узнать заветный сорт чая. Но среди торговцев царил страшный переполох. Они спешно убирали товар с прилавков, и скоро выставка закрылась.

Вечером я записывала в дневник Степкины рассуждения, пытаясь при этом еще раз критически их осмыслить, чтобы, наконец, докопаться до сути. Я писала: «Итак, мы не продвинулись ни на шаг в своих поисках. Елизавета Макаровна, похоже, не очень-то нуждается в нашей помощи, раз до сих пор не удосужилась объяснить нам, что же все-таки за беда у нее приключилась. И где ее девочки, которым угрожает опасность?

 Что мы имеем: Елизавета Макаровна и ее кошки, безусловно, очень талантливы и выступают с редким номером в цирке. Они тщательно скрывали число, обозначающее точное количество кошек, работающих в номере. Однако на представлении Астрашин Коварный все-таки сумел их сосчитать,  и теперь Елизавета Макаровны и кошки стали бояться его еще больше. Далее, бабушка с кошками пьют всегда какой-то таинственный чай, сорт которого так стремится узнать Астрашин Коварный, и после чаепития у них прибавляются силы. Вот, собственно, и все факты, которыми мы располагаем. Астрашин Коварный ищет Елизавету Макаровну, чтобы вручить ей букет роз. Возможно, букет – это просто прикрытие. И вся его легенда, вероятно, полная ложь. Верить ему уж точно нельзя, нисколько он не похож ни на влюбленного, ни на поклонника великой артистки. Елизавета Макаровна, где вы, отзовитесь?»

 На следующий день, выйдя по окончании уроков из школы, мы со Степкой встретили Елизавету Макаровну в прилежащем сквере.

- Вы не боитесь, что из-за ближайшего дерева выйдет Астрашин Коварный и кинется к вам с букетом роз? – поинтересовались мы у старушки, мирно играющей с рыжим котенком конфетным фантиком, привязанным к нитке.      

- Я как раз жду его. Сегодня у нас решающая битва, - кивнула Елизавета Макаровна. – Вы с нами?

- Елизавета Макаровна, почему Астрашин Коварный гоняется за вами? Расскажите, – попросили мы.

- Это старая история, почти такая же старая, как мы с ним, - усмехнулась бабушка. – Когда-то очень давно Астрашин Коварный посватался ко мне.

- Он любил вас, но вы ему отказали, - кивнула я. – Вы не любили его?

- Ну, еще бы я ему не отказала, - нахмурилась Елизавета Макаровна. – Нисколько он не любил меня, а только мечтал завладеть приданым, завещанным мне отцом. Я вышла замуж за юношу, которого любила всем сердцем. Мы были очень счастливы, и у нас родилось двадцать дочерей. Но Астрашин убил моего мужа и трех старших девочек, когда мы гуляли в парке.  А остальных моих  дочек злодей превратил в кошек. Он напал неожиданно со сворой своих головорезов, а муж был безоружен, а девочки тогда были совсем крохами.

- Ваш отец завещал вам очень богатое приданое? – спросила я. – Такое богатое, что Астрашин совершил такое гнусное злодейство и до сих пор охотится за вами?

- Кто получит мое приданое, тому будет подвластен весь мир, - горько усмехнулась старушка.

- Целый мир! – воскликнул Степка. – А вы не можете справиться с одним Астрашином!

- Ну, почему же, не могу? – улыбнулась Елизавета Макаровна. – Я успешно борюсь с ним на протяжении всей жизни.

- А почему он так интересовался, какой сорт чая вы любите? – спросила я. Мне хотелось до решающей битвы получить ответы на все вопросы, которые мы со Степкой пытались разгадать.

- Ну, еще бы ему не интересоваться, - презрительно усмехнулась бабушка. – Ведь Астрашин не имеет вкуса к жизни. У каждого интеллигентного человека имеется любимый сорт чая, который он пьет с удовольствием в приятной компании, и это всегда прибавляет ему силы.  И только у Астрашина ничего нет: ни приятной компании, ни любимого сорта чая.

- А почему вы так старательно скрывали, сколько у вас кошек… то есть дочерей? – смущенно спросил Степка.

- Чтобы Астрашин не подслушал, – сурово сжала губы Елизавета Макаровна. – Этот трус узнал бы, сколько у меня девочек, а мои дочки, знаете ли, очень хорошие бойцы. И он бы взял с собой войско, вдвое превышающее по численности моих девочек. Потому что если бы их было поровну, мои девочки в два счета управились бы с его головорезами.

Есть у вас еще вопросы? А то я слышу, что Астрашин Коварный уже рядом. Готовимся к бою!

В ту же секунду дочери Елизаветы Макаровны выстроились вокруг своей матери, воинственно выгнули спины и издали боевой клич кошек. Степка тоже вскочил и выставил кулаки на уровне лица. Астрашин Коварный появился в сопровождении полчища серых крыс, каждая из которых по размеру превышала кошек раза в два или три. Степка бился на кулаках с самим Астрашином, кошки с рычанием разрывали на куски крыс, а я схватила палку и отгоняла крыс от Елизаветы Макаровны, которая залезла на скамейку и кричала так, как будто ее режут. Очень скоро все закончилось, вокруг нашей скамейки уже не осталось ни одной живой крысы, и Елизавета Макаровна, наконец, закрыла рот. Она напряженно смотрела, как Степка продолжает дубасить Астрашина Коварного. Но вдруг Астрашин извернулся и повалил Степку на землю. В этом момент Елизавета Макаровна сильно побледнела и выхватила у меня из рук палку, подбежала сзади к Астрашину и изо всей силы ударила его палкой по голове. Астрашин Коварный упал на землю, зашипел, как масло на сковородке, и вдруг стал таять. Через минуту от него и его поверженного войска не осталось и следа.

Потрясенная произошедшим, я смотрела на Степку, который поднимался с земли, потирая ушибленные кулаки.  Вокруг него стояли взрослые красивые девушки и обнимали его, и пожимали ему руки. Одна из них была заметно младше других, рыженькая, как солнышко, она отошла от Степки и улыбнулась мне:

- Ты очень смелая, Викуся. Ты так хорошо защищала маму, без тебя она наверняка умерла бы от страха.

Я с удовольствием пожала ее маленькую ладошку и стала оглядываться в поисках Елизаветы Макаровны.  Необыкновенной красоты женщина пригласила нас:

- Давайте заглянем в наш любимый «Приют путника», пора нам подкрепиться чайком, как вы считаете?

Мы расселись вокруг Елизаветы Макаровны, а это, конечно, была она, только выглядела моложе. Наверное, и ее тоже заколдовал когда-то Астрашин Коварный, превратил в старушку,  а теперь чары рассеялись. Женщина разлила чай и улыбнулась.

- Я хочу подарить тебе завещанное мне отцом наследство, Вика, - внимательно посмотрела мне прямо в глаза Елизавета Макаровна.

- Наследство? – удивилась я. – Но почему мне?

- Потому что наследством нужно распоряжаться мудро, - серьезно ответила женщина. – У тебя получилась замечательная сказка, и ты нам очень помогла.

- А вы, правда, королева? – не удержался Степка, восхищенно глядя на красавицу.

-  Ну, конечно, королева, - серьезно кивнула ему  Елизавета Макаровна и снова посмотрела на меня. – И я хочу наградить тебя, девочка, по-королевски. Я завещаю тебе настоящий клад, не сомневайся в этом. Это Слово.

- Какое слово? Волшебное? – я ждала, я смотрела на Елизавету Макаровну во все глаза, пытаясь понять, осмыслить и ничего не упустить из того, что скажет мне эта удивительная женщина.

- Надеюсь. Слушай и запоминай, - Елизавета Макаровна говорила негромко, голос ее звучал тепло и нежно, и проникал куда-то глубоко внутрь меня. -  Слово – это главное, что может быть дано человеку. С его помощью можно завоевать души миллионов людей. Если Словом будет владеть злой человек, значит, он будет создавать злой мир вокруг себя. А добрый человек вложит доброе Слово в сердца всех, кто услышит его. Ты добрая и отзывчивая, Вика,  и я верю, что ты сумеешь разбудить сердца многих и многих людей. Бери и владей. - Волшебница (а я уже нисколько не сомневалась, что это самая настоящая добрая волшебница) сложила ладошки вместе, дунула на них и протянула мне обе руки.

 «Мне интересно с тобой, Дневник, - записывала я, как всегда, перед сном. – Сказка о Королеве кошек закончилась,  и мне немного грустно с ней расставаться. Но если ты будешь со мной, то завтра начнется новая сказка, как полагаешь? Будет еще одна правдивая сказка, потому что мы со Степкой станем ее очевидцами и даже непосредственными участниками.  Завтра настанет новый день, и я непременно замечу в нем что-то необыкновенное, и даже если к вечеру забуду, в беседе с тобой обязательно вспомню. Ведь я теперь владею Словом, завещанным мне Королевой, и впереди у меня много удивительных сказок!»

 

 

2

ЖУЛЬКА

 

   После уроков Екатерина Алексеевна сказала нам:

-  Завтра День защиты детей. Мы встретим с вами этот замечательный праздник в парке аттракционов.

Я шла домой и думала, какое странное название у праздника: если детей надо от чего-то или от кого-то защищать, то чего же там праздновать? Вот если бы нас уже насовсем защитили, тогда это был бы самый настоящий праздник и назывался бы он, например, День защищенных детей. Однако, несмотря на свои сомнения, я решила не отрываться от коллектива и на следующий день пришла в парк.

Сначала мы заглянули в кафе-мороженое.  Мы расположились в нем большой компанией, сдвинули три столика, чтобы сидеть всем вместе.  Я взяла себе эскимо, а Степка  - «Театральное». Я спросила Степку:

- Это потому, что ты театр любишь?

- Не, не поэтому.  Я клубнику люблю, оно с клубничным джемом, - подробно объяснил мне Степка.  Каждый выбирал себе мороженое по вкусу.  Надя предпочитала пломбир, Маша и Ваня купили мороженое со своими именами «Маня» и «Ваня», съели по полстаканчика и поменялись, Маша доедала «Ваню», а Ваня  - «Маню».  Света Плотникова отказалась от мороженого, она занималась в балетной школе и заявила, что балеринам сладкое нельзя. Гришка Красников выбрал самое большое мороженое, чтобы дольше есть. Однако он съел быстрей всех  и хотел взять еще одну порцию, но Екатерина Алексеевна не разрешила. Она купила для всех большую бутылку лимонада и разлила нам в пластиковые стаканчики.  Гришка поднял свой стаканчик и сказал:

- За День защиты детей!

Но Света Плотникова поправила его:

- За каникулы. У нас сегодня первый день каникул. Свобода!

А Екатерина Алексеевна спросила нас:

- Как вы собираетесь провести каникулы?

У всех были планы на лето. Степка уезжал в лагерь, Ваня – тоже в лагерь, причем  в спортивный, он занимался велоспортом. Кто-то ехал с родителями на море, кто-то в деревню к бабушке, Саша собирался с отцом в геологическую экспедицию. Никому не хотелось оставаться летом в городе. Екатерина Алексеевна сказала нам:

- Молодцы! Как чудесно, что вы все разъедетесь, соскучитесь друг по другу, по городу и по школе. А 1 сентября мы снова соберемся вместе, расскажем, как провели лето и даже напишем сочинение. И оформим стенгазету, поэтому не забывайте фотографировать все самое интересное.  Трудитесь, ведь самый лучший отдых – это смена деятельности.  Читайте. Ведите дневники. Если кто-то забросил – начните снова.  Каждый ваш день важен, помните об этом. А сейчас – на аттракционы!

 И  мы побежали на аттракционы!  На автодроме мы со Степкой все время врезались друг в друга, ну и во всех остальных, конечно, тоже, но друг в друга чаще. В Екатерину Алексеевну никто не врезался, она ездила тихонечко вдоль борта с вытаращенными от страха глазами. А в «Лабиринте ужаса» она с самого начала взяла нас со Степкой за руки и не выпускала еще некоторое время, когда мы оттуда вышли. Если бы она так сильно не боялась, то я бы, наверное, тоже испугалась, а так мне было только чуточку страшно, а больше смешно оттого, что учительница все время тоненько взвизгивала, когда из слабо освещенного лампочкой полумрака к нам тянуло руки какое-нибудь привидение  или скелет.   Вообще, конечно, все орали, но Екатерина Алексеевна смешнее  всех – мне прямо в ухо.  Но мы все-таки благополучно вынырнули на свет в своем вагончике и вывели свою классную руководительницу на воздух. Теперь уже Степка побежал покупать ей лимонад, Екатерина Алексеевна выпила и просительно посмотрела на нас:

- Может, по домам?

- Ну, Екатерина Алексеевна, мы же только начали! Ну, какой же это День защиты детей! Так быстро по домам! – запротестовали мы в ответ.

- Ну, ладно, - мужественно согласилась Екатерина Алексеевна. -  Только я больше ни ногой. В смысле, я вас буду на берегу ждать… среди зрителей.

В общем, праздник удался, я даже немножечко устала. А Екатерину Алексеевну мы уговорили еще сходить с нами в комнату смеха, а на всех остальных аттракционах она только махала нам рукой, когда мы пролетали мимо нее, и фотографировала.  В комнате смеха мы тоже фоткались во всех зеркалах. Наверное, смешные будут фотографии в нашей стенгазете осенью.  А еще было смешно, что Екатерина Алексеевна всего боится, как маленькая. И я назвала этот праздник День защиты Екатерины Алексеевны.  Но ребятам не стала говорить, даже Степке, чтобы никто над учительницей не смеялся.  Она у нас замечательная, и мы с удовольствием ее защитим от каких угодно привидений.

  А утром я стала собираться к бабушке в деревню. Мы договорились, что мама посадит меня на поезд и поручит проводнице, чтобы меня никто не обидел и чтобы я не проехала свою станцию, а бабушка меня встретит уже в Гаврюшино. Это настоящее приключение – ехать в поезде одной, без мамы и вообще безо всякого сопровождения. Проводница ведь не будет за мной все время присматривать, у нее же еще работа есть. То есть я не собиралась, конечно, хулиганить или сходить не на своей станции, просто мне было интересно путешествовать самостоятельно. 

 Когда провожающих попросили покинуть вагоны,  мама вышла и подбежала к окну, и стала тревожно на меня смотреть, как будто я уезжала от нее на десять или на двадцать лет. Хотя, на самом деле, она собиралась приехать к бабушке через  месяц и провести с нами свой отпуск, а потом  вместе со мной вернуться домой. Мне стало грустно видеть жалобное мамино лицо и, чтобы не расплакаться в ответ, я прижалась к стеклу носом, чтобы он расплющился и маме стало смешно. Мама улыбнулась мне, и я обрадовалась, что у меня так быстро получилось развеселить маму.  Чтобы она снова не раскисла, я начала корчить ей всякие рожи, оттягивала уши, вытаращивала глаза, а нос от стекла не отрывала, расплющивала все сильнее. Мама грозила мне пальцем, а сама смеялась. Наконец, поезд тронулся, мама энергично замахала мне рукой, а потом пробежала несколько шагов за поездом и остановилась. Я постояла еще некоторое время у окна, пока мама не осталась где-то далеко, а потом вошла в свое пустое купе, села за столик и подумала: интересно, какие у меня будут попутчики?

   Затем  достала из сумки свой дневник.  Я его, естественно, взяла с собой. Во-первых, Екатерина Алексеевна напомнила, а во-вторых, я и не переставала делать  в нем записи. Потому что мне было очень интересно рассказывать Дневнику про Королеву кошек, я уверовала в его могучую силу и с редкими перерывами вела весь учебный год. Со времени моего недолгого знакомства с Елизаветой Макаровной ничего выдающегося не произошло, однако я все равно писала.

- Ни дня без строчки! – повторяла я вслед за великими. Количество обязательно перейдет в качество, не сомневалась я.   Даже и без сказки, школьные будни, дорога домой, мама – все было важно для Дневника. И потом, Степка… Кому, кроме Дневника, я могла о нем рассказать? Спасение Королевы кошек с девочками сдружило нас, и мы почти не расставались. Екатерина Алексеевна пересаживала иногда ребят в классе, но нас со Степкой – никогда.  На день рождения Степка подарил мне котенка, и мы договорились, что когда мама уедет за мной в деревню, он заберет  Мурзика к себе.  Он как раз вернется из лагеря.

- Интересно, как там Мурзик… и Степка… - задумалась я. – А мама, наверное, уже пришла домой и пьет чай. Елизавета Макаровна говорила, что когда становится грустно или какие-то сложности, нужно выпить чашечку хорошего чая в приятной компании.  А для приятной компании у мамы Мурзик.  Он создает в доме уют, говорит мама. Надеюсь, что маме с Мурзиком не так одиноко… Она обрадовалась, когда Степка подарил мне Мурзика, хотя раньше, до знакомства с Елизаветой Макаровной, не хотела заводить котенка.

 Я полистала Дневник и отложила в сторону. Что-то очень важное я не договаривала даже Дневнику, не могла решиться… 

 Мне вдруг стало скучно, и я пошла к проводнице, которой мама меня поручила. Проводницу звали Ангелина Андреевна, и она пила в своем купе чай в приятной компании, то есть с другой проводницей.

- Чего невеселая? – улыбнулась мне Ангелина Андреевна. – Попей с нами чайку.

- А в моем купе никого, - доложила я,  принимая у нее из рук стакан чая в красивом подстаканнике.

- А тебе компания нужна?- удивилась другая проводница. – Обычно молодежь заходит и утыкается в планшетники и телефоны. Наушники в уши – и сидят, никого им не надо. Ни  пейзажем за окном, ни беседой не интересуются.

- Я интересуюсь, - возразила я проводнице. – Мне интересна сама жизнь, реальная, а не виртуальное общение или игры там всякие. Мне вот, например, интересно, как вас зовут?

- Светлана Максимовна, - улыбнулась польщенно проводница. – А тебя как?

- А меня Вика, - представилась я. -  Я окончила пять классов. Вчера мы отмечали в парке День защиты детей, а сейчас я еду в гости к бабушке.

- Серьезный пассажир, - одобрила меня Ангелина Андреевна. – Главное, чтобы она свою станцию не проспала. В Гаврюшино мы в три утра приезжаем, самый сон. Надо подстраховать Вику.

Так я попила чай в приятной компании с проводницами, потом помогла Ангелине Андреевне раздать постельное белье пассажирам и отправилась в свое купе. Тем более, что у меня появились попутчики.  Тетя Маша с Витенькой  расположились в купе основательно, как будто они собирались ехать, по крайней мере, месяц. Одной нижней полки им не хватило, и тетя Маша поставила свои сумки и сумочки еще и на верхней, а на столике на красивых салфеточках разложила разные вкусности и пригласила меня:

- Угощайся, Вика.

- Я сейчас принесу вам  очень вкусный чай,  - обрадовалась я. - У меня тут знакомая проводница, даже две знакомые проводницы.

- У нас тоже очень вкусный чай в термосе, - улыбнулась тетя Маша.

И налила мне чай в красивую чашку. Путешествие удалось, думала я. Я уже второй раз за вечер пью чай в приятной компании. За чаем я рассказала тете Маше, что еду на каникулы в деревню к бабушке, а она рассказала, что они с Витенькой едут к папе, наоборот, от  бабушки. Витенька ничего не рассказывал, он возил по столу машинку, потом складывал кубики, а мама в это время кормила его творожком. Потом она вытерла Витеньке салфеткой всю перепачканную творогом рожицу, ручки, сунула ему яблоко и, наконец, налила себе чай в чашку из одного сервиза с моей. Налила мне еще чаю и улыбнулась:

- Пей, не торопись. Чай впопыхах не пьют.

- Я знаю, - снова обрадовалась я и рассказала тете Маше про Королеву кошек. Вообще-то, тетя Маша была совсем молодая, а никакая не тетя. Просто у нее был маленький Витенька и она представилась тетей Машей, поэтому я так ее называю. Витенька ел яблоко и тоже заинтересованно меня слушал, как будто что-то понимал. А может быть, и понимал, и даже поддакивал на своем детском языке.

- Вот какую хорошую сказку рассказала нам Вика, - ласково сказала тетя Маша Витеньке, укладывая его спать.  Я тоже залезла на свою верхнюю полку и долго смотрела в окно под уютное бормотание тети Маши и Витеньки.  Поезд ехал долго-долго, покачивал Витеньку, как в колыбели, а за окном мелькали огни, и было хорошо и совсем не страшно.

В Гаврюшино меня встретила баба Аня. Когда я выходила из купе, тетя Маша и Витенька спали. Но когда на перроне мы обнялись с бабушкой, и я оглянулась на свое окошко в поезде, то увидела в нем тетю Машу.  Она помахала мне на прощание рукой, и я ей тоже. И Ангелине Андреевне, и Светлане Максимовне.  И мы еще постояли с бабушкой, глядя вслед уходящему поезду.  Потом мы пошли домой, и прямо перед нами вставало солнце. Оно поднималось медленно-медленно, и я даже остановилась, чтобы не мешать ему. И бабушка остановилась, и мы замерли, потрясенные.  Я видела однажды по телевизору какую-то хронику, как фигуристы исполнили «Калинку», а потом стояли на почетном месте олимпийских чемпионов и слушали старый гимн, и по лицу у них текли слезы. И весь зал тоже поднялся и слушал. И у всех были такие просветленные лица.  И громко звучал гимн, а казалось, что на стадионе очень тихо. Такая торжественная тишина. И сейчас была торжественная тишина. Поднималось солнце. Почему-то подумалось: родина, хотя я родилась совсем не здесь, а у другой моей бабушки Нади. И я тоже чуть не заплакала.  А дома бабушка напоила меня молоком и уложила спать, и я спала почти до обеда.

Проснулась я оттого, что моей ладони коснулось что-то мягкое. Я открыла глаза и увидела козленка, который с любопытством рассматривал меня и бодал в руку, будил, наверное.

- Привет, - улыбнулась я ему. – Как тебя зовут? И почему ты в комнате? Баба Аня ругаться, наверное, будет?

В это время вошла бабушка с прутом, и козленок, не дожидаясь, когда ему попадет, убежал из дома во двор.

- Беда мне с Жулькой, - пожаловалась бабушка. – Научилась открывать дверь, плутовка. Все-то ей везде надо, все-то любопытно, везде она свой нос сует.

- Это девочка, - обрадовалась я. – Будет мне подружка.

 Когда я вышла из дома, Жулька ждала меня у крыльца и уже не отходила ни на шаг. Она ходила за мной по всему двору, лазила по лестнице на чердак и даже побежала за мной на улицу к подружкам. Бабушка не возражала:

- Пусть будет под присмотром, - сказала она о козленке, как о малом ребенке. – Только не потеряй ее нигде.

- Это не коза, - смеялись подружки. – Это собака какая-то.

- Принеси, - кинула я палку, и Жулька помчалась со всех ног и вернулась ко мне с палкой. – Танцуй, - велела я Жульке, и та встала на задние ножки и закружилась вокруг себя.

- Да она цирковая! – восхитились девочки.

 А я вечером записывала в Дневнике: «Девочки думают, что Жулька цирковая. Она и вправду талантливая, не хуже, чем кошки Елизаветы Макаровны. Но цирка в Гаврюшино нет. А Жулька есть. А еще у бабушки есть поросята и корова, и цыплята, и кошка. Но я так была увлечена Жулькой, что даже поздоровалась с ними впопыхах».

Я задумалась, что бы еще написать о Жульке.  Но в это время кто-то тихонько ткнулся мне в колени. Я посмотрела вниз и улыбнулась. Жулька. Она была беленькой и очень хорошенькой,  с крошечными рожками.

- Ты ведь уже должна спать, Жулька, - покачала я головой. – Ну, ладно, пойдем, я тебя провожу.

 Однако Жулька еще посидела со мной на лавочке у калитки. К бабушке на скамейку приходили подружки Семеновна, Федоровна и Кузьминична. Мне было все смешно: и то, что у бабушки подружки, совсем как у меня, и то, что они называли друг друга только по отчеству. Бабушку они тоже называли Тимофевна, вместо Анна Тимофеевна. Тогда как папина бабушка своих подруг называла девочками и только по имени. Наверное, потому что жила в городе. Там другой менталитет. Друг к другу же мои бабушки обращались строго по имени и отчеству и как будто немножко стеснялись. А когда папа с мамой разошлись, совсем перестали общаться.

- Не сложилось, - объяснила мне мама причину развода. Меня объяснение не устраивало, но мама была такая грустная, поникшая и какая-то беспомощная, что я не стала ни о чем ее расспрашивать. Папа не звонил нам целый год, и баба Надя тоже не звонила, во всяком случае, я ничего об этом не знала. Мама молчала, я тоже. Но это не значит, что я об этом не думала. Хотя однажды я услышала, как мама шепотом разговаривала с кем-то по телефону:

- Вика замечательно все восприняла, даже оптимистично. Да, она перенесла наш с Шурой развод гораздо лучше меня. Да, веселая. Еще и меня веселит. Умоляю тебя, не спрашивай ее ни о чем, не травмируй ребенка.

Получается, что с кем-то, скорее всего, с бабой Аней, мама обсуждала развод с папой и даже то, как я его перенесла, а со мной нет. Я и, в самом деле, молчала, маму ни о чем не спрашивала. И даже своему Дневнику не задавала никаких вопросов. Наверное, потому что я не знала, как их сформулировать. А когда думала о папе, мысли были бессвязными и обрывочными. Это было мое горе, я с ним не справлялась, потому что не знала его в лицо. Просто они исчезли из моей жизни – папа и бабушка Надя. Без объяснений.  И только сейчас, приехав к бабе Ане, я почувствовала, как мысли о папе наваливаются на меня с новой силой. Даже и не мысли, а тоска о нем. Может быть, потому, что мамы сейчас рядом нет. Она осталась дома, с Мурзиком. Я почему-то снова вспомнила День защиты детей в парке аттракционов и напуганную Екатерину Алексеевну. Смешные они, эти взрослые, придумали День защиты детей, а сами всего боятся. И аттракционов, и поговорить с нами не могут всерьез. Просто исчезают или молчат.

Я думала о папе, сидя на скамейке рядом с бабушкой и ее подружками, а у моих ног сидела верная Жулька. Жалко, что она не умеет говорить. Она настоящий друг, как Степка. Правда, со Степкой я тоже никогда не говорила о папе. А с Жулькой ужас как хотелось поговорить. Вот уйду с ней завтра гулять куда-нибудь далеко и все ей расскажу. Она поймет, а может быть, даже и ответит. Я почему-то ждала от Жульки чего-то необыкновенного, во всяком случае, она была самым удивительным козленком на свете, это уж точно. 

Я отвела Жульку в сарайчик и вернулась домой. Постояла у окна. За окном была ночь, и яблони в саду казались призрачными великанами. Но страшно не было. Мне все в Гаврюшино было знакомо. Рядом с домом бабы Ани стоял дом Федоровны, дальше Семеновны и Кузьминичны. И, вообще, всю улицу, вернее, все две улицы  деревни Гаврюшино я исходила вдоль и поперек. Сразу за деревней стоял лес, и его я тоже хорошо знала, не весь, конечно, но мы с девчонками ходили туда и за земляникой, и за грибами. Лес был сосновый, светлый и приветливый, в ясную погоду весь пронизан солнышком, и, казалось, он не таил никакой опасности. Поэтому я успокоилась, глядя в окно на родное Гаврюшино,  и приняла решение.

Я открыла Дневник и написала: « Год назад от нас с мамой ушел папа. Ничего не сказал и ни разу не позвонил мне после ухода. Не знаю, как маме, а мне не позвонил. Мама мне тоже ничего не объяснила. Она вообще со мной на эту тему не разговаривает, и я тоже ее ни о чем не спрашиваю. Я даже сама с собой боялась говорить о папе. Думала о нем почти постоянно, вернее, помнила. А думала нечаянно, не нарочно.  Потому что думать о том, что папа бросил меня – страшно. И сегодня я впервые разговариваю о папе с тобой, Дневник. Мне очень хочется найти его. Я не хочу просто позвонить ему и поговорить по телефону.  Через год после расставания  – мы не сможем разговаривать по телефону. Я хочу увидеть папу. Спросить, может быть, у него что-то случилось и я могу помочь ему. Или, может быть, он очень хочет быть с нами, просто у них с мамой произошло какое-то недоразумение, а они никак не решатся обсудить его. Взрослые странные, честное слово. Они совсем не умеют разговаривать. Я пока не  знаю, как мне найти папу. Нужно придумать. Может быть, мы с бабушкой Аней приедем к нему в гости. Или даже я одна могу, если, например, бабушка поручит меня снова Ангелине Андреевне и отправит на поезде к папе и бабушке Наде. Бабушка Надя  умеет играть на фортепьяно замечательную музыку, от которой хочется плакать. Я попрошу ее сыграть нам с папой, и когда под эту удивительную бабушкину музыку мы, наконец, заплачем, я спрошу у папы:

- Чем тебе помочь? Я так по тебе соскучилась, папа. Я все, что хочешь, для тебя сделаю, только бы ты снова был с нами».

Я поставила точку и задумалась. Я не знала, что еще я могу сейчас сказать своему Дневнику, какие вопросы ему задать.  После годового молчания этого хватит на первый раз. Нужно перевести дух, а потом можно будет продолжить. И я закрыла Дневник, потушила настольную лампу и легла спать. Я слышала, как на улице бабушка попрощалась со своими подружками и вошла в дом. Она тихонько разделась, не включая свет, потом долго укладывалась, поскрипывая кроватью, вздыхала. Наверное, думает, вот приехала ко мне внучка, сиротинушка. А в городе осталась дочка, тоже сиротинушка. Но вслух она таких слов мне не говорила, вообще про папу не вспоминала, ходила вокруг меня с несчастным, как у мамы, лицом, и молчала. Все молчат, как будто ничего не изменилось. Все у всех хорошо. И я тоже поддерживала эту игру, даже переигрывала, изо всех сил веселила маму, целый год хохотала и корчила смешные рожи, чтобы мама улыбалась. И мама верила, улыбалась. Мы все делали вид, что все хорошо.

 Я не заметила, как уснула под бабушкины вздохи. А среди ночи вдруг проснулась оттого, что кто-то стягивал с меня одеяло. Я открыла глаза. Что-то смутно белело в темноте.

- Жулька, ты опять не спишь, - ласково прошептала я. – Смешной ребенок. Пойдем, я отведу тебя в сарай.

Я надела шорты и футболку и отправилась за Жулькой, а ей только этого и надо было. Она быстро шла впереди меня и даже нетерпеливо оглядывалась, чтобы я не отставала.  Вот только шла она совсем не к сараю, а на задний двор, за которым стеной стоял лес.  Вот уйдет и заблудится, сердито думала я. Мысль о том, что я тоже могу заблудиться в ночном лесу, почему-то не пришла мне в голову. Я старалась поймать Жульку, однако она уворачивалась, отбегала вперед и оглядывалась, словно приглашая идти за ней. Я торопилась, боясь упустить ее из виду и потерять. Через некоторое время ночь вдруг стала светлой. Это не был рассвет, просто темнота перестала быть густой. Теперь я четко видела Жульку, она перебирала ножками с маленькими копытцами по тропинке. И вдруг я заметила, что тропинка эта вымощена камнями. Никогда еще в Гаврюшино не было каменных мостовых, куда же нас с Жулькой занесло?

Я с удивлением и даже некоторым страхом оглядывалась. Гаврюшино не было. Прямо передо мной стоял замок, серый и мрачный. Перед замком – огромная площадь, по которой ездили экипажи, прогуливались барышни  с зонтиками от солнца под ручку с кавалерами. Жулька вдруг обернулась ко мне и сказала:

- Ни с кем не разговаривай.

Сказать, что я удивилась – это ничего не сказать. Я просто потеряла дар речи. Я так долго ждала сказку, я сразу поняла, что Жулька – не обычная козочка, я твердо верила, что Жулька – мой самый настоящий друг, и мне очень хотелось поговорить с ней о папе, я надеялась на ее помощь. И вот, наконец, она пришла ко мне и заговорила… А я встала посреди этой призрачной площади со странными барышнями под зонтиками от солнца, хотя никакого солнца не было и в помине, как вкопанная, и уставилась на Жульку, открыв рот. Тогда Жулька подошла ко мне совсем близко и повторила:

- Вика, закрой рот. Быстро иди за мной, не привлекай внимание. Нам нужно перейти площадь незамеченными и войти в замок.

В это время рядом со мной остановилась карета, оттуда выглянула Дама с непомерно длинным носом и сказала противным голосом:

- В такую страшную жару негоже прогуливаться без зонтика от солнца. Садитесь в карету, барышня, не нарушайте общий благопристойный вид.

- А у меня нет зонтика от солнца, да и солнца никакого нет, - ответила я Даме.

- Есть правило – прогуливаться по площади под зонтом от солнца. Раз есть зонтик от солнца -  значит, и солнце тоже есть, - проскрипела Дама и протянула руку с ярко-красными, как капли крови, ногтями, чтобы втащить меня к себе в карету. Я завороженно смотрела на руку и инстинктивно пятилась назад. А рука все тянулась и тянулась ко мне из кареты, становилась все длиннее и длиннее, как будто существовала сама по себе, как персонаж фильма ужасов…

- Беги, Вика! – крикнула Жулька и помчалась вперед, указывая мне дорогу в призрачном тумане. Я побежала за Жулькой со всех ног, как убегают от смертельной опасности. Спиной я чувствовала руку, которая вот-вот схватит меня за футболку. Ногти Дамы со скрипучим голосом иногда царапали мне спину, но я вырывалась и продолжала свой стремительный бег.

- Не отставай, Вика, - крикнула мне Жулька. Козочка не просто бежала впереди, время от времени она возвращалась, обегала меня, подбадривая и подгоняя,  и даже подпрыгивала и пыталась укусить руку монстра. Наконец, Жулька еще раз подпрыгнула и толкнула меня в спину так, что я почувствовала,  как лечу куда-то и что опасность миновала, мы спасены. Напряжение схлынуло, и сразу же навалилась усталость, глаза мои стали закрываться, и я заснула.

 Проснулась я поздно утром в своей постели. Бабушка накрывала стол к завтраку. Жулька на этот раз не пришла меня разбудить. Я встала, заметив, что спала в шортах и футболке, а пижама аккуратно сложена на стуле рядом с кроватью. Значит, все это мне не приснилось: замок на призрачной площади и Дама в карете с рукой монстра из фильма ужасов. Может быть, Жулька вынесла меня, как раненого бойца, с поля боя, а сама погибла в неравной схватке с чудовищем?  Я не стала дожидаться завтрака, пошла искать Жульку. Обошла весь двор, козленка нигде не было.

- Бабуль, ты Жульку сегодня видела? – спросила я бабушку за завтраком, скучно размазывая манную кашу по тарелке.

- Спит на заднем дворе, - ответила бабушка. – А ты завтракай и прополи морковь. Как раз аппетит нагуляешь, а  то ложку, я смотрю, до рта никак не донесешь.

Бабушка забрала у меня тарелку с кашей,  обидевшись, что я не оценила по достоинству завтрак.

- Обязательно помогу, бабулечка, - радостно чмокнула я в щеку бабу Аню и убежала к Жульке.  Но козочка сама встретила  меня у крыльца.

- Жулька, пойдем в огород, - позвала я козочку. Мне хотелось поговорить с Жулькой, пока бабушка нам не мешает. Козленок послушно пошел за мной на огород.

- Жулька, где мы были этой ночью? – спросила я свою маленькую подружку, присев перед ней на корточки. Козочка внимательно смотрела на меня умными глазками и молчала.

- Ты больше не разговариваешь, Жулька? – огорчилась я. – Ты больше не будешь мне помогать?

Жулька отвернулась и стала щипать травку. Наверное, Жулька разговаривает только на той призрачной площади, где начинается сказка, думала я, пропалывая грядку с морковью. Зачем она меня туда привела, интересно? Наверное, в этом замке в плену находится мой папа.

 После обеда, который я съела с аппетитом, чем очень порадовала бабушку, я не пошла на улицу, а открыла свой Дневник. «Жулька хочет отвести меня к папе, - торопливо писала я. – Я почти уверена в этом. Я так долго во всем сомневалась, что мне теперь очень хочется во что-нибудь поверить. Взрослые молчат. Мне приходится верить в сказку. Хорошо, что ты у меня есть, мой Дневник, и хорошо, что я решилась, наконец, спросить тебя обо всем, что меня волнует. Этой ночью Жулька отвела меня  к замку на площади. Это очень странное и тревожное место. Ночь там не черная, а белесая, туманная. И среди этой ночи по площади прогуливаются кавалеры с барышнями, у которых над головами раскрыты зонтики от солнца. И появиться на площади без зонтика – значит, нарушить порядок. Меня хотела забрать в карету какая-то страшная Дама с очень длинной, бесконечно вытягивающейся рукой. Жулька спасла меня от этого чудовища. Это стоило ей так много сил, что она утром проснулась позже меня.  Как ей удалось дотащить меня до дома и уложить в постель, я не представляю. Бабушка не заметила, что мы с козленком не ночевали дома.  Сегодня ночью, наверное, мы с Жулькой снова отправимся в замок. Наша задача – пройти эту площадь быстро, чтобы Дама с длинной рукой нас не заметила. Наверное, Дама – страж этой площади, поэтому у нее такие длинные руки».

Я перечитала написанное и задумалась. Больше у меня никаких фактов для изложения Дневнику не было. Это со Степкой мне было легко разбираться в самых запутанных фактах, а теперь приходилось справляться самой.

 Ночью я изо всех сил старалась не заснуть, пока не придет Жулька, но все-таки заснула. Зато когда козочка разбудила меня, я не задавала ей лишних вопросов, а быстро переоделась и отправилась вслед за ней. На этот раз мы добрались до площади в призрачном тумане гораздо быстрее, чем прошлой ночью.  Однако по ней все так же ездили экипажи и барышни прогуливались под зонтиками от солнца вместе с кавалерами. Складывалось впечатление, что они не покидают площадь, гуляют по ней вечно. Мы почти достигли ворот замка, когда к нему подъехала карета, из которой вышла Дама с длинным носом и ярко-красными ногтями. Я думала, что Жулька повернет назад, однако она продолжала переходить через площадь. Дама вошла в ворота, которые услужливо распахнула перед ней стража. Мне вдруг пришло в голову, что на меня невозможно не обратить внимания, ведь я одета в шорты и футболку, следовательно, разительно отличаюсь от нарядных барышень в длинных юбках, жакетах и шляпках с вуалью. Но никто не смотрел на нас с Жулькой.  Складывалось впечатление, что мы идем не по одной со всеми площади, а видим их в окно, например.

 Мы благополучно подошли к воротам замка, и у меня сильно билось сердце, потому что я была уверена, что вот скоро, наконец-то, увижу папу. Стража перед нами с Жулькой распахнула ворота, и мы вошли. Внутри замок был такой же мрачный, как снаружи. Серые каменные стены узкой ленты коридора со множеством дверей напоминали подземелье тюрьмы.

- Как бы нам тут не заблудиться, - встревожилась я.  Однако Жулька уверенно шла по бесконечному лабиринту и, наконец, толкнула головой одну из дверей. Я вошла вслед за козочкой в просторную светлую залу, посреди которой стоял заставленный яствами стол.

- Ничего не ешь, - быстро сказала Жулька. Но я, глядя на аппетитные, источающие вкусные  запахи, кушанья, вдруг почувствовала нестерпимый голод. Блюда неожиданно поднялись над столом и закружились передо мной в медленном, приглашающем пообедать танце. Каждое из них по очереди подлетало ко мне и раскланивалось в приятном реверансе.

- Ешь, - нежно пропела фаршированная щука.

- Голод не тетка! – игриво подмигнул жареный поросенок.

- Откуси кусочек, - прошептала ароматная кулебяка.

- Почему бы и не попробовать, - сдалась я и протянула руку к кулебяке. Но Жулька под- прыгнула  и выбила пирог у меня из рук. В это время распахнулось сразу несколько дверей в залу, и вошли длинноносая Дама и стража. Дама пронзительно взглянула на меня и тягуче проскрипела:

- Вы снова нарушили правила приличия, барышня. Гостю полагается кушать кулебяку, а не кидать ее на пол.

- А я не в гости пришла, я – за папой, - отчаянно выпалила я.

Неожиданно нос у Дамы стал багровым, и она взвизгнула:

- Взять ее!

И стражники помчались было за мной со всех ног, и я вдруг разглядела, что это всего лишь необыкновенно крупные зайцы.

- А зайцам полагается убегать, а не догонять, - крикнула я и хлопнула в ладоши. И зайцы испуганно развернулись и поскакали обратно.

 И тогда Дама снова выбросила вперед руку с алыми ногтями, и мы с Жулькой выбежали из залы и помчались по узкому лабиринту замка к выходу.  Выбежав из  ворот, Жулька остановилась и с такой силой толкнула их обратно, что они прищемили  пальцы длиннорукой Дамы. Раздался страшный, какой-то нечеловеческий вой, и на площади замерли дамы с кавалерами, замедлили свой ход экипажи, и в рассеявшемся тумане стало четко видно Гаврюшино. Деревня казалась сказочной, как на картинке в детской книжке, далекой, как на линии горизонта, и в то же время близкой, на расстоянии нескольких шагов от призрачной площади.

- Прыгай прямо в Гаврюшино, - приказала Жулька. И я прыгнула, слыша, как стихает звериный вой длиннорукой Дамы, а вместе с ним – и напряжение после смертельной опасности.

- Спасены, - подумала я, блаженно погружаясь в сон.

 - Я опять не послушалась Жульку, - думала я, просыпаясь и со стыдом вспоминая, как тянула руку к кулебяке. Жулька весь день обижалась на меня и даже не пошла со мной гулять на улицу. Ночное приключение не выходило у меня из головы, и я скоро попрощалась с подружками и вернулась домой. Открыла Дневник и записала: «Нам удалось спастись от когтей длиннорукой Дамы только благодаря смелости и находчивости Жульки. И вообще, если бы я слушалась свою маленькую подругу, то, наверное, уже нашла бы папу.  Я исправлюсь, пусть только Жулька простит меня!»

Я поставила восклицательный знак и почувствовала, как моих коленей коснулось что-то теплое.

- Жулька,- выдохнула я, чувствуя, как на глазах закипают слезы благодарности. – Простила…

 Ночью мы с Жулькой благополучно преодолели площадь,  мрачный лабиринт замка, залу с заставленным кушаньями столом и оказались в танцевальной зале. Зала постепенно заполнялась гостями. Каждый новый гость непременно подходил к длинноносой Даме и кланялся. Оркестранты занимали свои места. Мы с Жулькой скромно стояли в углу, оставаясь незамеченными.

- Менуэт, - объявил церемониймейстер.

- Ничему не удивляйся, - быстро сказала мне Жулька. Я кивнула, твердо решив исполнять все приказания козочки неукоснительно. Как вдруг в залу торопливо вошла опоздавшая пара. Кавалер кого-то мне смутно напоминал. Кавалер с барышней подошли к длинноносой Даме и виновато что-то сказали ей, наверное, извинились за опоздание. Дама величественно кивнула, и кавалер с барышней заняли место среди танцующих. Танцевали они  не очень хорошо, и при каждой ошибке смущенно поглядывали на длинноносую Даму. Дама также не спускала с них пристального взгляда. Наконец, она недовольно сказала что-то церемониймейстеру, который послушно кивнул ей и громко объявил:

- Барышни меняются кавалерами.

 Опоздавший кавалер уступил свою партнершу следующему танцору и  неожиданно оказался рядом со мной. Я внимательно всмотрелась в его кукольное, как и у всех в этом призрачном замке,  личико, и вдруг узнала папу.

- Папа! – крикнула я. Среди танцующих произошло смятение, а папа смотрел на меня удивленно. Он меня не узнал.

- Что же делать? – лихорадочно заметались мои мысли в поисках выхода, и вдруг среди оркестрантов я увидела бабушку Надю.

- Сыграйте, пожалуйста, фантазию до-минор Моцарта, - попросила я ее. Она серьезно кивнула мне, и пальцы ее коснулись клавиш рояля. Над залой понеслась прекрасная музыка, волнующая и печальная.

- Папа, - повторила я, и слезы, которые скопились у меня в душе за целый год, наконец, полились и никак не могли остановиться. – Папа, что у тебя случилось? Чем я могу тебе помочь? Почему ты гуляешь по призрачной площади и танцуешь в призрачном замке? Мне так плохо без тебя,  папа! Неужели ты совсем меня забыл?

- Я не умею отвечать на вопросы, - виновато сказал папа. – Я умею только танцевать менуэт.

- Быстро уходим, - приказала Жулька, и я вывела папу из призрачного замка прямо в Гаврюшино. Длинноносая Дама не посмела протянуть к нам свою руку, потому что баба Надя продолжала вдохновенно играть прекрасную музыку Моцарта. Великая сила гения спасла нас.

- Папа со мной, - блаженно думала я, уплывая в сон под божественную музыку. Во сне я так и не выпустила папиной руки и продолжала плакать. Веки набрякли от слез, но на душе стало светло и тихо.

Проснувшись, я не открывала глаза, боясь разрушить сказку. Наконец, я почувствовала, как Жулька стягивает с меня одеяло.

- Что скажешь, Жуленька? – погладила я козленка. Жулька пошла к двери, потом нетерпеливо оглянулась, приглашая меня следовать за ней. С радостно забившимся сердцем я выбежала во двор и увидела папу. Он сидел на скамейке и рисовал на земле прутиком тот самый замок, из которого я увела его сегодня ночью.

- Ты скучаешь по призракам? – недоверчиво спросила я папу. Он посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.

- Нам ведь есть о чем поговорить? - отчаянно задала я главный вопрос.

- Ты стала совсем взрослая, дочка, - задумчиво посмотрел на меня папа. – С тобой можно разговаривать.

- Да, конечно, - кивнула я папе.

Я подошла к папе совсем близко и обняла его. Моя подружка по школе Света Плотникова однажды рассказала мне, что в детстве мама никогда не обнимала ее. Не потому, что не любила, а просто она не умела обнимать свою дочку. И когда Света выросла достаточно, чтобы заметить, что другие мамы обнимают своих детей, а ее – нет, она подумала, а что будет, если я обниму свою маму? И подошла и обняла. Сначала мама Светы чуть не упала в обморок, а потом постепенно у них с мамой вошло в привычку обниматься и они стали дружить по-настоящему. А не только:

- Света, ты выучила уроки?

Или:

- Тебе нельзя сладкое, балерина должна правильно питаться.

 И я тоже понимала, что сейчас самое главное осознать всем своим существом, что папа у меня есть. И я чувствовала, как мое тепло перетекает в папу и возвращается ответным теплом. Я узнавала его запах, в котором, правда, было много чужого, из призрачного замка, но было и знакомое с детства, по которому я смертельно, до слез, соскучилась. И я плакала, и обнимала папу все сильнее, и скоро совсем обессилела от слез и уснула у него на руках. А когда проснулась, то еще некоторое время лежала с закрытыми глазами, только чуть-чуть приоткрыла веки.  Потому что я услышала сквозь сон, что приехала мама и ходит мимо папы и делает вид, что она сердится.  Папа по-прежнему держал меня на руках, хотя руки у него, конечно, затекли.  Но я не собиралась просыпаться столько, сколько потребуется, пока они не сделают хотя бы шаг навстречу друг другу. Почему-то я подумала, что со мной на руках это получится быстрее.

 

3

ДЛЯ МЕНЯ И СТЕПКИ ЛОЖКИНА

 

   1 сентября Екатерина Алексеевна объявила:

- Сегодня я не скажу вам, кто за какой партой будет сидеть. Сегодня садитесь, кто с кем хочет, а дальше видно будет.

И Степка вдруг пересел к Свете Плотниковой, а Гришка Красников, наоборот, сел за мою парту.

- Не возражаешь? – спросил он у меня.

- Двумя руками за, - глупо улыбнулась я в ответ. Хотя на самом деле мне почему-то стало больно, и я подумала про Екатерину Алексеевну:

- Зачем она так?

Наверное, я сидела красная, как вареный рак. Во всяком случае, мне почему-то стало очень жарко и подмышки вспотели.  Папа принес однажды с рыбалки раков и живыми опускал их по одному в кипяток, а они краснели и беспомощно шевелили своими клешнями, и ничего не могли сделать. Хотя внутри у них, наверное, был мощный протест против такого распоряжения их судьбой. Хотя при чем здесь раки, Степка распорядился не моей судьбой, а своей. Пересел от меня к Свете Плотниковой. И Екатерина Алексеевна здесь тоже не при чем, потому что в тот же день я увидела, как Степка смотрит в окно Детского дворца культуры, как Света танцует в своей балетной школе. Наверное, он ждал ее после репетиции. А я там на газончике рядом с дворцом выгуливала Мурзика: мой дом через дорогу. А Степка нас с Мурзиком даже не заметил, так пристально он смотрел на Свету, не мог отвести взгляд. Хотя раньше я и Степка вместе гуляли с котенком или рвали ему траву, потому что Мурзику тоже нужны витамины.

Я вдруг обратила внимание, что Света выгодно отличается от девочек нашего класса своей изящной балетной походкой, мы все казались рядом с ней гадкими утятами, и только она – лебедь. Хотя гадкий утенок и был лебедь, в общем, я совсем запуталась. Ясно только, что Степке вдруг стало со мной неинтересно. История с Королевой кошек была  давно, с тех пор ничего замечательного не происходило. Про Жульку я рассказать ему не успела, а скорее всего – и не стала бы, потому что в этой истории главное не Жулька – а папа. Поэтому Степка пересел к Свете Плотниковой. А может быть, он влюбился… Меня вдруг снова бросило в жар, когда я подумала, что в Свету он влюбился, а со мной дружил просто так. А я с ним не просто так… 

- Во всяком случае, это не предательство, - мужественно подумала я. – Он же не знал, что я не просто так.  Он просто дружил со мной, и еще будет дружить со мной, если ему будет со мной интересно. А интересно ему, когда происходят разные волшебные истории, когда я придумываю сказки. Правда, сейчас у него на первом месте Света…

 Я вдруг заметила, что снова запутываюсь. Когда мысли начинают беспорядочно метаться, на помощь приходит Дневник, вспомнила я. Но еще очень много дней я не находила в себе сил открыть Дневник и начать записывать.

 За это время не случилось ничего особенного. Для начала я перестала гулять с Мурзиком рядом с Детским дворцом культуры, у меня во дворе газон нисколько не хуже. В школу я ходила без интереса, и сочинение про лето написала на троечку, и классная стенгазета со множеством фотографий про то, где ребята были летом, меня не заинтересовала. Хотя ее создавали всем классом, и стенгазета получилась бесконечной, к ней добавляли и добавляли куски ватмана, потому что каждый хотел рассказать о своих приключениях как можно больше. И Степка со Светой Плотниковой тоже принесли свои фотки и с увлечением рассматривали фотографии друг друга. А я не рассматривала.  Я вдруг поймала себя на том, что хожу с унылым, как у мамы, когда от нас уходил папа, лицом. Когда папа вернулся, мама стала усиленно изображать жизнерадостность, но я-то видела, что это напускное. Я в этом спектакле больше не участвовала и всем своим существом ощущала дома напряженность.  Обычно я приходила из школы и закрывалась у себя в  комнате.

- Пусть сами разбираются в своих отношениях, - устало думала я. Делала уроки и подходила к окну. Детский дом культуры у меня прямо под окном, и я не могла удержаться оттого, чтобы не смотреть, как Степка встречает Свету после занятий в балетной школе.  Они неторопливо шли и разговаривали, серьезно, по-взрослому, Степка не корчил, как раньше,  рожи и не хохотал, как сумасшедший.

- Вырос, - снисходительно, тоже как взрослая, подумала я о нем.  После того, как я провожала взглядом Степку со Светой, в окне больше ничего интересного не было. Я укладывалась с книжкой на диван, изображала занятость,  на тот случай, если мама или папа заглянут ко мне в комнату.  Мурзик из солидарности ложился рядом со мной. Перед ним я ничего не изображала, просто гладила его шерстку, иногда говорила ему, как близкому другу:

- Вот и нету больше Степки.

Хотя Степка, конечно, был, никуда он не делся, и можно было каждый день любоваться на него в школе. Если, например, достать на уроке зеркальце, то можно подсмотреть, как он сидит за партой со Светой Плотниковой. Они сидели сзади и наискосок от меня, на третьем ряду, а мы с Гришкой Красниковым на втором. Я один раз посмотрела, больше не стала. А через некоторое время и в окно на Детский дворец культуры тоже перестала смотреть.

 Я уже начала размышлять о  том, чтобы перейти в другую школу или хотя бы в другой класс, но однажды в выходной папа позвал меня на рыбалку. И я согласилась, чтобы не обижать его отказом. Подумала, что ему хочется сменить обстановку. Вечером мы готовили снасти, а утром встали очень рано, чтобы успеть на первую электричку, и поздний сентябрьский рассвет встретили  в дороге.  Солнце пробивалось сквозь облака и  казалось встревоженным и сердитым. Я отвернулась от окна и уснула у папы на плече. Когда мы вышли на своей станции, уже совсем рассвело, утро было сереньким и неласковым, и еще зябко было, может, спросонья так казалось. Еще минут тридцать мы шли через лес, и в лесу как-то особенно чувствовалась осень. Хотя опавшей листвы было еще мало, но деревья уже тронула позолота, и она ощущалась как ранняя седина.  Мама, например, когда обнаружила у себя первые седые волоски, сразу начала краситься и вообще как-то погрустнела.

- Возраст, - потрясенно смотрела она на себя в зеркало. – Сразу чувствуется возраст.

Вот и в лесу осень чувствовалась именно грустью. И еще воздух, он стал не просто прохладным, он пах осенью.  Я рассказываю так печально, но на самом деле я не грустила, а бодро шла вслед за папой вдоль оврага. А когда мы вышли из леса, перед нами неожиданно появилось озеро. Небольшое, круглое, как блюдце, оно смотрелось приветливым, наверное, потому, что солнце уже совсем проснулось и ровно осветило все вокруг. Папа расчехлял удочки, я ему помогала, искала рогатины, чтобы установить сразу несколько удочек, доставала прикормку и наживку. Других рыбаков не было, поэтому озеро казалось особенно уютным.  Над озером летали чайки, серьезные, сосредоточенные, они высматривали рыбу и ныряли в воду за добычей.

- Окунь ходит, - сказал папа и закинул удочку.

- Ловись, рыбка, большая и маленькая, - поддержала я его и уселась на поваленном дереве, смотрела на воду, я вообще люблю смотреть на воду, в этом время думаешь обо всем и ни о чем, и кажется, что вода разделяет твои думы, они уже не так тяготят тебя.

Мы поймали несколько пескарей и крупных, больше папиной ладони, карасей на уху.

- Сборная уха – самая наваристая, - объяснил папа. Уха была восхитительной, для нашего маленького котелка рыбы там было много, и мы наелись досыта. Папа поставил на огонь чайник, и я бросила в кипяток зверобой и душицу из Гаврюшино. И это был самый вкусный чай в моей жизни.

- Кажется, все налаживается, жизнь снова обретает смысл, - подумала я. Королева кошек советовала мне, когда становится грустно, выпить чашечку хорошего чая в приятной компании.  Потом смотришь на мир по-другому, и из самой тупиковой ситуации находится выход.

- Папа, а как быть, если твой самый лучший друг перестал с тобой дружить? – спросила я.

Папа налил мне еще чаю в кружку и помолчал.

- Оставаться самой собой, - ответил он через некоторое время.

- Это как? – не поняла я.

- Просто жить дальше, - объяснил папа. – Это и легко, и трудно одновременно. Не делать вид, не держать лицо. Но и не заискивать, не искать дружбы, и не раскисать. Не потерять себя. Прожить это, понимаешь?

Я кивнула, хотя подумала, что так вот сразу это не поймешь. Но если надо прожить, то я проживу, что ж тут такого сложного? Мы допили чай и стали собираться, чтобы успеть на последнюю электричку.

Закат мы встретили в электричке, он тоже был ярким и тревожным, как вообще все осенние закаты. Но я прижалась к папе и спокойно уснула,  и проснулась уже в городе. Мама нас встречала, мы вышли к ней и обнялись все втроем. Не сделали вид, что все хорошо, а просто соскучились за день друг без друга.

 После нашей с папой рыбалки я решилась записать в Дневнике: «Я никогда не сомневалась в том, что Степка Ложкин – мой самый лучший друг. Я никогда и представить не могла, что мы вдруг перестанем дружить с ним, вернее, он перестанет дружить со мной, потеряет ко мне интерес. Папа сказал, что это нужно прожить. И я мужественно это проживаю. Папа сказал, что нужно остаться собой.  И я подумала: главное,  что у меня есть – это мои сказки. Я бы  очень хотела, Дневник, придумать новую сказку. Не для Степки – для меня, потому что это моя суть. А может быть, и для Степки, ведь если ему будет интересно, я не пожадничаю – с удовольствием ему расскажу».

 На следующий день Гришка Красников сказал мне:

- Вика, пойдем сегодня в кафе-мороженое? В парке, где мы были 1 июня, помнишь?

Я удивилась и неожиданно для себя ответила:

- А ты больше ничего не умеешь, кроме как мороженое есть?

Гришка покраснел:

- У меня день рождения, я тебя приглашаю.

- Извини, - смутилась я. – Приду, конечно.

- Ну, и классно, - обрадовался Гришка.- Степа и Света придут. Собираемся в пять.

Когда я услышала, что Степка и Света тоже придут, я так разволновалась, что не могла больше ни о чем думать и чуть не забыла о подарке. Хорошо, что мама мне напомнила.

- А что подарить? – спросила я.

- А чем Гриша увлекается? – спросила, в свою очередь, мама.

- Не знаю, - пожала я плечами. – Он очень любит мороженое.

- Значит, он добрый, - сделала, как всегда, нестандартный вывод мама. – Вообще, 12 лет -  это прощание с детством. Просто вы этого еще не понимаете.

Я улыбнулась, представив толстого, неуклюжего Гришку. Вообще-то, он вполне хороший, но я не знаю, что ему подарить. Еще он мечтательный, он частенько задумывается на уроках, витает в облаках, говорит Екатерина Алексеевна. По дороге в кафе я зашла в магазин игрушек и купила Гришке калейдоскоп и мыльные пузыри. 

Гришка уже ждал нас у входа. Я вручила ему подарки и сказала:

- 12 лет – не просто дата, это прощание с детством. Прощаться надо по полной программе, с мыльными пузырями. А калейдоскоп никогда лишним не бывает. Станет скучно или грустно – посмотри в него, и настроение сразу подпрыгнет вверх.

- Точно, метра на два подпрыгнет, - обрадовался Гришка, крутя калейдоскоп. – И пузыри обожаю, прямо сейчас и начнем пускать.

Почти сразу вслед за мной пришел Степка и протянул Гришке фонарик:

- С днюхой, - сказал он. – Фонарик - нужная вещь, и в походе, и вообще, пригодится. Девушку, например, вечером проводить… Или если скучно будет.

Света опаздывала, но мы все равно дожидались ее на улице, сидели на скамейке, пускали пузыри и смотрели по очереди в калейдоскоп. И фонарик тоже включали, хотя было еще светло. Я почему-то подумала:

- Хорошо бы, она совсем не пришла.

Но Степка как будто услышал мои мысли и сказал:

- Света сейчас придет, на репетиции, наверное, задержали.

Наконец, Света пришла и церемонно протянула Гришке диск:

- Поздравляю, Гриша. Это классика, она способствует…

Тут Света задумалась, потом серьезно сказала:

- Ну, ты ведь ничем не увлекаешься? Ну, вот, классика поможет тебе углубиться в себя и раскрыть свои таланты.

- Здорово, -  счастливо вздохнул Гришка. – Я как раз хотел… Думаю, чего это я, в самом деле, ничем не увлекаюсь…

И Степка тоже посмотрел на Свету с восхищением, и мои мыльные пузыри как-то сразу померкли перед таким серьезным, со значением, подарком.

- Ну, пойдемте отмечать, - пригласил нас Гришка. – Выбирайте мороженое.

Степка снова выбрал клубничное, я задумчиво изучала меню, а Света, как обычно, заявила:

- Мне только минералку. У меня балетная диета.

Тогда я сказала:

- А мне две порции можно?

- Ну, конечно! – засмеялся Гришка. – Без мороженого скучно.

- Согласна, - кивнула я. И спросила Степку: - Помнишь, как мы с Астрашином мороженое ели?

- Здорово было! – помечтал Степка. – Еще бы так!

- Да, - я так обрадовалась тому, что Степка тоже дорожит нашими общими приключениями, что уже не так активно налегала на мороженое. Вдруг в зал вышел главный повар в колпаке и фартуке и торжественно вручил Гришке целый букет из воздушных шаров:

- Мы случайно услышали, что вам сегодня исполняется 12 лет. Это очень важная дата. Прощание с детством. И чтобы этот день запомнился вам надолго, мы хотим пригласить вас в замок Мороженого.

- Куда? – не понял Гришка, привязывая шарики к спинке стула.

- В замок, - терпеливо объяснил повар. – Вообще-то, мы посторонних туда не приглашаем. Но у вас такая торжественная дата – 12 лет! Поэтому король Мороженого делает для вас исключение.

Гришка замер с открытым ртом и вытаращенными глазами, а я сразу среагировала правильно:

- А можно, мы с Гришкой пойдем?

Степка внимательно посмотрел на меня и энергично поддержал:

- Да, мы тоже очень хотим в замок Мороженого.

А Света скучно повела плечами:

- А у меня диета. И режим.

Мы отправились за главным поваром, и никто на Свету даже не оглянулся, потому что все понимали, что нас ждет что-то очень интересное. Света отчаянно посмотрела нам вслед и крикнула:

- Ребята, я с вами! Можно?

Произошла некоторая заминка, главный повар советовался с официантами и поварятами, они о чем-то спорили.  Несколько раз кто-то из них возмущенно сказал:
- Она не ест мороженое!

Света побледнела и опустила голову. Мы нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Все смотрели на Свету с сожалением и досадой, и только Степка – виновато.

Наконец, они закончили совещаться.  Главный повар сказал Свете:

- Вообще-то, тех, кто не ест мороженое, мы никогда не приглашаем в наш замок. Но сегодня такой торжественный день – что мы сделаем для вас исключение.

Света облегченно вздохнула, а Степка обрадовался:

- Ну, пошли! Здорово все получилось!

 Мы вошли в маленькую дверцу, над которой было написано «Посторонним вход воспрещен» и сразу оказались в сверкающем белом лабиринте, причем Гришка сразу поскользнулся и упал. Я тоже почувствовала, как ноги разъезжаются и догадалась, что эта блестящая дорожка – ледяная. Главный повар остановился и сказал:

- Я советую вам надеть коньки, иначе вам будет сложно передвигаться. Мы все здесь мастера фигурного катания, мы вообще не снимаем коньки.

И только тут я заметила, что главный повар и поварята на коньках. Нам тоже выдали коньки, и мы переобулись. Вообще, было забавно, что за окнами кафе сентябрь, а внутри – настоящая зима и каток под ногами. Особенно таинственным казалось, что все остальные посетители кафе даже не догадываются о том, что совсем рядом мирно сосуществуют одновременно два времени года, осень и зима. Причем главный повар добавил со всей серьезностью:

- У нас тут жарко не бывает, даже если за стенами кафе лето, у нас идет снег.

И сразу же пошел снег, и впереди нас побежал на коньках поваренок с метлой, расчищал дорожку, чтобы нам удобно было катиться.

Гришка Красников так и не закрыл рот от удивления с тех пор, как главный повар пригласил его к королю Мороженого. Света Плотникова ловко скользила по ледяной дорожке на коньках, она быстро брала себя в руки и приспосабливалась к любой ситуации. Сказка так сказка, ничего особенного, наверное, фокус какой-то, читалось у нее на лице.  А Степка смотрел на меня с восхищением, возможно, он догадывался, что эта сказка появилась не сама по себе, а потому, что мне очень захотелось оказаться в сказке рядом с ним. Сказка для Степки Ложкина. Ну, и для Гришки со Светой, конечно, тоже. Но главное, для меня и для Степки, для нас двоих. А я радовалась тому, что в рюкзачке за спиной у меня лежит Дневник, и будет, с кем посоветоваться, потому что ясно же, что сверкающий лабиринт – это только присказка. А главные приключения и опасности нас ждут впереди. А еще хорошо, что Степка рядом, и можно будет поразмышлять вместе с ним, какими фактами мы располагаем  и что нам стоит предпринять.

 Наконец, мы вошли в огромную, сверкающую инеем залу. В центре залы стоял высокий трон, с которого ловко соскользнул маленький человечек на крошечных, прямо-таки детских, коньках  и подкатил к нам.

- Я рад вас видеть, давно хотел с вами познакомиться, - обратился он прямо ко мне. Тут уж я опешила:

- Наверное, вы ошиблись. Сегодняшний именинник – Гриша Красников. И мороженое тоже он любит больше всех на свете.

- Я поздравляю вас, Гриша! Семь порций мороженого для Гриши Красникова, - торопливо распорядился человечек. Поварята выкатили на белом столике семь вазочек с мороженым. Тут было клубничное, ванильное, пломбир, эскимо и еще какое-то, Гришка, наверное, знает, он знаток мороженого. Гришка был польщен, он откусил эскимо и обратился к маленькому человечку:

- А вы – король Мороженого?

- В общем, да, конечно, я король, если можно так выразиться,  - смутился маленький человечек и снова обратился ко мне: - Но ведь вы заказали сразу две порции мороженого?

- Это я поторопилась. Просто хотела что-то кому-то доказать… - не очень вразумительно ответила я, глядя, как ребята с удовольствием едят мороженое.

- Но ведь вас зовут Вика? И это вы очень хотели оказаться в сказке? – наконец, прямо спросил меня король Мороженого.

- Да, хотела. Очень. Я люблю сказки, - грустно сказала я.

- Мы почувствовали ваше непреодолимое желание оказаться в сказке, - торопился выяснить что-то для себя король. – Нам показалось, что у вас горе.

- В общем, да, - согласилась я. – Мне было очень больно.

- А вы хотели бы совсем перестать чувствовать боль? – чуть слышно спросил меня король.

- Хотела бы, - кивнула я. – Слишком часто в последнее время мне было больно, почти постоянно. Я даже подумала, что человек взрослеет для того, чтобы жить с  постоянной болью. Не очень радужные перспективы, правда?

- Мы можем помочь вам, - осторожно оглядываясь на ребят, король взял меня под локоть и откатил в сторону. – Вам стоит только… отказаться от сказки…

- Это как? – удивилась я.

- Никогда не открывать свой Дневник, - ласково прошептал маленький человечек. – А за эту крошечную услугу мы навсегда избавим вас от боли… Вас ничто никогда не будет беспокоить, понимаете? Вы станете сильной и перестанете от кого-либо зависеть, потому что у вас будет ледяное сердце. Зачем тогда вам Дневник? Ведь, если рассудить здраво, он ни от чего вас не защитил? Вам есть над чем подумать, Вика.

Я нахмурилась. Что, на самом деле, дал мне мой Дневник? Мне было интересно с ним, он учил меня думать. Еще он помог мне вернуть папу. Но от переживаний не защитил. Отношения родителей не стали идеальными, и я замечала, как им сложно дарить друг другу тепло и доверие. А тут вдруг мне предлагают защиту от боли всего лишь в обмен на Дневник. И предлагают именно тогда, когда я захотела оказаться в сказке, чтобы быть рядом со Степкой Ложкиным. И вот я рядом с ним, смотрю, как он уплетает мороженое и любуется на Свету Плотникову. А ведь я затеяла эту сказку для него, чтобы ему было интересно. Опять я начинаю путаться. Я так долго набиралась смелости, чтобы начать делать записи в Дневнике, а теперь я смогу легко обходиться без его советов, ведь у меня будет ледяное сердце. Я буду выше всех, потому что никто и ничто не будет меня волновать. Что мне этот Степка Ложкин, зачем мне так стараться, придумывать для него сказки! И родители пусть сами о себе позаботятся, сколько можно ранить  меня своими недомолвками… Я вдруг почувствовала, как боль снова толкнула меня в сердце.  Глазам стало горячо, и я отвернулась, чтобы никто не заметил, что я плачу.

- А когда у вас будет ледяное сердце,  никто не сможет упрекнуть вас в слабости, - вкрадчиво сказал маленький человечек.

- А что я должна сделать? – спросила я короля.

- Отдать свой Дневник, - улыбнулся мне король Мороженого рекламной улыбкой. – Только и всего.

- Отдать Дневник и уйти домой? – спросила я.

- И навсегда забыть дорогу в это кафе, - сурово подтвердил король. – Вы никогда не сможете аннулировать эту сделку. Но и ледяное сердце тоже останется у вас навсегда. Мы честные коммерсанты.

- У меня есть время подумать? – спросила я.

- До завтра. Если вы согласны на этот обмен, завтра приходите в кафе в это же время. С Дневником, - кивнул мне король Мороженого и отошел, так как считал разговор оконченным. Деловой человек быстро принимает решения.

 Мы с ребятами вышли из кафе и попрощались. Стемнело, и Гришка включил фонарик и предложил мне:

- Вика, давай, я провожу тебя с фонариком?

Я пожала плечами:

- Нам ведь не по пути. И мне хочется пройти одной и подумать, не обижайся.

Гришка посопел и сказал:

- Ну, ладно,  - и выключил фонарик, и так пошел в темноту.

Я прошла несколько шагов и обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Степку. Быть может, завтра мне уже неинтересно будет смотреть на него, а сегодня  так трудно с ним расстаться. Степка тоже оглянулся и вернулся назад. Он смеялся, глаза его блестели.

- Вика, ведь это сказка, правда? – весело спросил он меня. – Снова начинаются приключения?

Я пожала плечами. Но Степка схватил меня за руки и закружил, как бывало раньше.

- Как же я рад! – весело смеялся Степка мне прямо в лицо. – Ты и не догадываешься, как я скучаю по твоим сказкам! А ты ведь даже не рассказала мне, как провела лето. Ты вернулась из деревни такая чужая… Но ведь теперь все иначе, правда?

- Завтра будет видно, - снова пожала я плечами. – А ты разговариваешь, как взрослый. Слова какие-то…  Наверное, как раньше, уже не будет. И тебя ждет Света.

Я повернулась и пошла, и сделала над собой усилие, чтобы не оглядываться, потому что Света, действительно, стояла и серьезно смотрела на нас со Степкой. Как раньше уже не будет, снова подумала я. Тогда зачем мне мой Дневник? И сказка началась какая-то странная.  Отдать Дневник в обмен на ледяное сердце так просто, и попрощаться со всеми сказками на свете. Стать взрослой и не чувствовать больше боли. Вернее, не так. Стать взрослой, НО не чувствовать больше боли, стать сильной и независимой. Больше никто и никогда не сделает мне больно. Никто и никогда.

Тем не менее, я всю ночь и весь следующий день провела, как в чаду. У меня пересыхал рот, и сердце колотилось где-то в горле. На последнем уроке я достала зеркальце и посмотрела тайком на Степку, и увидела, что он тоже смотрит на меня. Внимательно и тревожно. Я  подумала, что завтра приду в школу и даже не взгляну на него, или посмотрю и скажу себе:

- Ну, Степка… ну, и что?

 Я приняла решение ответить согласием на предложение короля Мороженого, и все-таки мне было чего-то жаль. Я понимала, что все не так уж просто. Я понимала, от чего я отказывалась. Я отказывалась от жизни сердца. Она причиняет боль, но дает и радость, и тепло. Ведь  я еще и радуюсь оттого, что вижу Степку. И я счастлива, что папа и мама вместе. А сложности, у кого их нет? И разве я сумела бы помочь Королеве кошек, если бы  мое сердце было ледяным? Я сомневалась, но выбрала покой. Слишком устала я за последний год, слишком сложно мне далось прощание с детством.

 И я вошла в кафе, надела коньки, которые любезно предложил мне главный повар,  и прокатилась за ним по ледяной дорожке в тронную залу. В тронной зале, как и в лабиринте, шел снег, и поварята с метлами лихо разметали его. Король Мороженого быстро соскользнул с трона и подлетел ко мне. Я уже полезла было в рюкзак за Дневником, но вдруг остановилась и спросила его:

- А вам-то зачем мой Дневник? Ведь вы можете завести свой собственный?

- Просто нам очень мешают ваши сказки, Вика, - сухо ответил мне маленький человечек. – Вы видите, я предельно откровенен с вами. Я не хочу, чтобы ваши сказки вмешивались в реальность. Они все путают, невозможно ничего рассчитать.

- Что рассчитать? – удивилась я.

- Вы сейчас не поймете этого. Пока вы живете сердцем, - терпеливо объяснил мне король Мороженого. – Но когда оно у вас станет ледяным, вы начнете прислушиваться к тому, что говорит вам ваш разум. И все другие доводы потеряют для вас всякую ценность.

- Но к вам-то мои сказки никаким боком, - снова удивилась я. Снег усилился. Наш с королем разговор становился напряженным, и это напряжение словно пропитало электричеством все вокруг, сверкание стало ярче, а поварята замерли, боясь помешать нам неловким движением. И я чувствовала, что это не от излишней деликатности, скорее, от страха.

- Ошибаетесь, - начал терять терпение маленький человечек. – Такие романтики, как вы, отравляют жизнь всем, даже тем, кто к ним вроде бы не имеет отношения.

- Но ведь вы-то сами из сказки? – воскликнула я, тупея от искреннего, до самого дна, непонимания.

- Ах, ты ж, боже ж ты мой! – совсем по-бабьи воскликнул король Мороженого и хлопнул себя по коленкам. – Ну, конечно, из сказки! Но ведь какая у нас сказка? Чистый бизнес. Пришли к нам родители, заказали детский день рождения. Пирожное- мороженое, соки-коктейли. Клоуны по дополнительному тарифу. И все! И вся сказка!

- И что? – подняла я на короля полные слез глаза. – Чем я вам мешаю? Устраивайте свои детские праздники, сколько вам угодно. По тарифу.

- Не нужно тащить сказку в реальность, понимаешь, Вика? – устало объяснил король, вдруг перейдя на «ты». Казалось, этот спор со мной измучил его. Он вяло, еле передвигая ноги, подкатил к трону и с трудом взобрался на него. – Сказка отнимает слишком много сил. Ничто вообще не стоит воспринимать всерьез. Заплатил – и получай свои полчаса сказки, ну, или час, если доплатишь. Вышел из кафе – и сказка закончилась.

- А что, вы монопольно владеете сказкой? – тихо спросила я.

- Нет, конечно, - сказал маленький человечек. – Есть еще книги. Но и там тоже никто не относится к сказке серьезно. Закрыл книжку и забыл. Если люди поймут, что они могут сами сочинять сказки, да еще и жить ими, то что же это будет?

- Что будет? – повторила я за ним, как эхо.

- Черт те что! – убежденно сказал король Мороженого.  – Вспомни, в каком сумасшедшем доме ты прожила этот год -  и будь паинькой, отдай Дневник!

- Не умерла ведь, - пожала я плечами и положила Дневник обратно в рюкзак. – Не отдам Дневник, извините, я передумала.

И покатила к выходу. Король Мороженого, видимо, предполагал такой разворот событий.

- Взять ее! – ледяным голосом отдал он приказ главному повару.

- Взять ее! – передал приказ короля поварятам главный повар, и те кинулись за мной.

    Никто не расчищал передо мной ледяную дорожку, и теперь она была заметена сугробами, а бежать по сугробам на коньках очень даже нелегко. И я упала и провалилась в глубокий сугроб, и заплакала от холода.  И в этом момент я точно поняла, что никогда и ни за какие коврижки не расстанусь со своим Дневником, а уж тем более за ледяное сердце с его сомнительными преимуществами перед сердцем горячим и любящим. Ну, на кого бы я оставила своих родителей? Они взрослые, конечно, и сами могут распорядиться своей жизнью, как посчитают нужным, но разве это лишнее, если они будут знать, как сильно я их люблю и как они мне нужны, и что я готова сочинить для них тысячи сказок, только бы они в этих сказках согрелись? И Степке ведь тоже нужны мои сказки – он сам сказал! Значит, нужно выбираться из сугроба и бежать, ведь я обещала Степке сегодня рассказать сказку, которую я придумаю для него. Он ждал, он смотрел на меня все уроки!

     В это момент я почувствовала, как кто-то достает меня из сугроба.

- Поймали, - ухнуло у меня внутри от безнадежности. Я беспомощно барахталась в снегу и ничего не могла сделать. Наконец, я отчаялась и укусила того, кто тащил меня.

- Больно же, Вика! Ты совсем уже! – услышала я возмущенный голос Степки и вынырнула, наконец, из вязкой снежной массы.

- Степка! – обрадовалась я. – А я так замерзла, что уже совсем не могу шевелиться, понимаешь?

- Беги, Вика, - крикнул Степка, потому что трое поварят на коньках влетели на полной скорости в наш сугроб. И Степка стал драться с поварятами. Они все вместе барахтались в снегу,  и мне почему-то казалось, что они дерутся не всерьез, а так просто, ради баловства. Я не убежала, а честно дождалась конца их снежного сражения. Поварята выдохлись,  и лежали, отдыхали в сугробе. А мы со Степкой выползли из снега и переобулись в свои туфли. У меня болели от холода пальцы на руках и ногах, и я не очень понимаю, почему в этот раз так замерзла, еще вчера в замке Мороженого мне не было холодно.

- Ты просто начала оттаивать, - улыбнулся Степка, когда мы оказались в кафе. – Поэтому снова чувствуешь боль.

- Но у меня ведь еще не было ледяного сердца, я еще не дала согласия, - пыталась рассуждать я. Кстати, в кафе было все,  как обычно, никто не обратил внимания на то, что мы со Степкой, как ошпаренные, выскочили из двери, на которой было написано «Посторонним вход воспрещен».

- Но ведь ты уже готова была  согласиться на сделку с королем Мороженого  – и процесс пошел, - подсказал мне разгадку Степка. – Это факт.

-  Подожди, а откуда ты все знаешь? – удивилась я.

- Услышал случайно вчера, когда ты с королем разговаривала… А вообще, по тебе все видно, - пожал плечами  Степка. – Давай выпьем горячего чая. Как раньше, с Елизаветой Макаровной, помнишь? Когда тебе вдруг станет грустно или у тебя в жизни какие-то сложности, ничего нет лучше чашки вкусного чая в приятной компании? Мы ведь с тобой старые друзья, правда?

 Ну, конечно, мы просто друзья, подумала я. Или не просто. Да нет, Степка уж точно мой самый лучший друг, он даже в замок короля Мороженого за мной прибежал и спас. И не дал заледенеть. Узнал откуда-то. Значит, он мне просто друг. А я не просто. Опять я запутываюсь. Но это ничего, вот открою вечером свой Дневник – и мысли перестанут скакать и носиться по кругу. А сказка о ледяном сердце, наверное, закончилась. А про меня и про Степку, наверное, нет. Дневник мне поможет разобраться. И Степка тоже. Он так здорово рассуждает: это факт, а это не факт.

 Мы со Степкой пили в кафе удивительно вкусный чай и разговаривали, как раньше и по-новому. Все-таки Степка здорово вырос, стал взрослым, и я, наверное, тоже. Хотя и придумываю свои сказки, как маленькая, и тащу их в реальность. Потому что без них скучно и невообразимо сложно, и не нужно разделять сказку и жизнь. Сказка вполне жизнеспособна, уж я-то знаю. Во всяком случае, моя сказка. Для меня и Степки Ложкина.